– Что? Что такое? – визгливым голосом переспросил человек в колпаке.
Пришлось повторить.
– А кто ты такой? – после долгой паузы спросил он.
– Я не стыжусь своего имени. Меня зовут Дэвид Бальфур.
Только я проговорил это, послышался отрывистый стук мушкетона: человек наверху уронил его на подоконник. Мне показалось, что незнакомец вздрогнул. Последовало напряженное молчание.
– А что, твой отец неужто умер? – странно изменившимся голосом спросил он.
Перемена была столь разительна, что я смешался и не ответил ни слова.
– Да, как видно, умер, – продолжал человек в колпаке. – Иначе зачем бы ты стал осаждать мой дом, ломиться в двери. – И, помолчав немного, прибавил язвительным тоном: – Что ж, так уж и быть, впущу.
Проговорив это, он скрылся.
Глава 3. Я знакомлюсь со своим дядюшкой
Вскоре послышались скрежет цепочек, лязг отодвигаемых засовов. Дверь осторожно приотворилась и сразу захлопнулась, едва я успел переступить порог.
– Ступай на кухню, да смотри ничего не трогай, – сказал человек в колпаке и принялся тщательно приводить в порядок свои оборонительные приспособления, защелкивая одну за другой цепочки и задвигая засовы. В темноте ощупью я пробрался в кухню.
В очаге полыхало пламя; при его свете вырисовывались голые стены и на редкость скудная утварь: с полдюжины разных тарелок и плошек на полках, на столе, накрытом к ужину, тарелка овсяной каши, роговая ложка и стакан светлого, водянистого пива. Вот, пожалуй, и все, не считая двух-трех сундуков у стены да посудного шкафа в углу. И всё на замке́. Вообразите, в обширной комнате со сводчатым лепным потолком! Отроду я не видывал ничего подобного.
Наконец, закрепив последнюю цепочку, обитатель дома вошел в кухню. Это было тщедушное, сгорбленное создание с землистым, изрытым морщинами лицом. На вид ему было лет пятьдесят, но с тем же успехом его можно было принять и за семидесятилетнего старца. На нем был фланелевый ночной колпак, фланелевый же халат поверх истрепанной рубашки, который заменял ему и камзол, и кафтан. Лицо старика покрывала густая щетина, но самое неприятное, гнетущее впечатление производили его глаза, украдкой следившие за каждым моим движением и ускользавшие от моего взгляда. Трудно было решить с первого раза, к какому сословию принадлежит этот человек, что за нужда держит его в этом доме. Более всего он походил на лакея, угрюмо доживающего свой век в сторожах и получающего за свои труды скудное пропитание.
– Что, проголодался? – спросил старик, искоса глядя в мою сторону. – Вон, на столе каша.
Я замялся, сказав, что, как видно, прервал его трапезу.
– Ничего-ничего. Я уж как-нибудь обойдусь. Выпью-ка лучше эля. Говорят, он смягчает кашель.
И, не спуская с меня глаз, он осушил добрую треть стакана.
– А ну, покажи-ка письмо, – внезапно сказал он, протянув руку.
Я ответил, что письмо адресовано не ему, а мистеру Бальфуру.
– А кто ж я таков, по твоему разумению?! Дай-ка сюда письмо. Оно ведь от Александра.
– Как, вы знаете имя моего отца?
– Было бы странно, если б я не знал. Как-никак он был мне родным братом. А тебе, вижу, не очень-то я по душе, да и дом мой, похоже, тебе не нравится, и овсяная каша тебе не по вкусу. Что ж, любезный, – тебя, кажется, зовут Дэви – ничего не поделаешь. Выходит, я твой родной дядя, а ты мой родной племянничек. Так, стало быть. А теперь подай мне письмо и изволь есть что дают.
