– Да, отец. Но… как же Нисимура-сан?
– Насколько я помню, ты сам пожелал сражаться без ограничений.
Понурившись, Иори рассматривал пол.
– Я… не понимал, о чем прошу. Не думал, что получится…
– Ты хотел умереть в случае поражения, – усмехнулся сэнсей. – В бою, от чужой руки, чтобы спасти Серинову-сан от моего самодурства… Вот только Нисимура-сан не убил бы тебя.
– Ты запретил ему?
– Нет. Он и так был готов уберечь твою голову даже ценой своей. Неужели ты всерьёз ожидал чего-то иного?
– Значит, он просто поддался?
– Не смеши. Зачем бы ему отдавать себя на расправу? Он защищался отчаянно, жёстко, со всем опытом и умением, но всё равно не устоял. А его намерения не имели значения – ты ни разу не дал ему провести по-настоящему опасную комбинацию.
Иори залился краской.
– Отец, ведь я в самом деле мог…
– Мог.
– А если бы я… ударил?
Взгляд Хаябуси потемнел.
– Тебе пришлось бы жить с этим, – сурово уронил он.
Повисшая в комнате тишина, казалось, скрывала в себе что-то огромное, холодное, жуткое. Поединок. Высшее испытание сил, искусства и воли, беспредельная красота противостояния, сверкающая вершина, манящая воина… и чёрная бездна под ней. Боль, кровь, обломки костей, торчащие из открытой раны. Ужасная простота, с которой мыслящий, чувствующий человек навсегда становится мёртвой гниющей куклой. Почему одно неотделимо от другого? Как правильней: отказаться от первого, чтобы избегнуть второго, – или пытаться их разделить? Или… принять всё как есть?
– Скажи, Иори, выйдешь ли ты снова на подобную схватку? По доброй воле? – негромко спросил сэнсей.
Юноша взял со стола свою каллиграфию и долго рассматривал иероглифы.
– Я безумец. И впридачу мерзавец.
– Почему?
– Потому что мой ответ – да.
– Неудивительно, – Ольга сноровисто вдела в иголку новую нитку. – Твой саксофон звучит, как голос небес. Но ты – самурай. И ничего не поделаешь с этим.
– Странно. – Иори рассеянно разминал руку, сплошь покрытую кровоподтёками. – Именно тогда, когда я занялся музыкой… я стал получать подлинную радость от тренировок. А сегодня… мне очень стыдно перед Нисимурой-саном, но…
– Это было прекрасно, – закончила россиянка. – Как симфония.
– Героическая симфония, – выпалил юноша. – Бетховен.
– Вот как? Мне почему-то казалось, что здесь больше подошёл бы Скрябин.
– Скрябин?
– Да. «Поэма огня». Слышал?
Иори просвистел несколько тактов.
– Она самая. Между прочим, у неё есть ещё и цветовая партитура.
– Только не в тех нотах, которые я читал… Интересно, кто-нибудь исполнял всё целиком?
– Наверняка. Хотя я никогда не видела.
Он не ответил, о чем-то задумавшись. Ольга невозмутимо заканчивала вшивать в широкий узорчатый пояс металлические полукольца. Её поделка скрывала в себе ножны для пары плоских ножей, кармашек для отравленных игл, длинный тонкий шнур и несколько других столь же любопытных приспособлений.
– Признаюсь, мне здорово не по себе, – вздохнул Иори, очнувшись от своих дум.
Девушка понимающе кивнула.
– Естественно. Там всё будет иначе, и надеяться не на кого. Придётся решать и отстаивать себя самому. А ты не умеешь. Ты привык повиноваться, оглядываться на других – и боишься обретённой свободы. В сущности, правильно боишься. Но у тебя нет иного выхода.
– А вы… свободны, Орьга-сан?
– Абсолютно.
Юноша безуспешно попытался соотнести это заявление с её положением в Генкай-рю. Она обязана во всем подчиняться господину, тот волен даже убить её, не объясняя причин…
