Но моряк не унимался. Он все ходил следом за матерью. Он сказал, что он отличник боевой и политической подготовки, но только вот простила ли она его?
Она отвечала, что ей и прощать-то нечего, не помнит она за ним ничего.
А сама вызвала повариху и велела ей кормить моряка по особому рациону, чтобы каждый день были блины, пироги и беляши.
Она ему показывала новый дом и всё новое оборудование, и инвентарь. Ему всё нравилось, он расхваливал, а сам спрашивал, простила ли она его.
Ну, она, конечно, ответила, что если и было за что прощать, то уж, конечно, давно она простила и надо ли к этому возвращаться.
Тогда он пришел к ее младшим сыновьям и стал уговаривать их, чтобы не шалили, чтобы не расстраивали мать. Они сказали, что и так не шалят, пусть лучше он научит их сигналить флажками. Тогда он встал в коридоре на табурет и стал учить их, как желать друг другу и матери спокойной ночи на сон.
А она в это время купила ему чемодан персиков и две бутылки вина, потому что на другой день ему надо было уезжать на корабль.
Он сказал ей «прощай» и спросил, простила ли она его.
Она ответила, что вот две бутылки вина – это командиру корабля от матери, а персики – на угощение морякам.
Тогда он поцеловал ее и уехал к себе на корабль.
Вот какие выросли
Когда фашист повесил Витькиного отца и засёк его мать, он подумал своими коричневыми мозгами:
– Капут! Амба! Этого рода больше нет.
А Витька-то Глебский подполковником стал!
Когда Тамара сидела в углу, спрятав лицо меж грязными коленками, казалось, что погиб в ней нормальный жизнерадостный человек.
А сегодня-то Тамаре Юнусовой рукоплещет весь мир!
Когда они все плакали или играли в карты на вшивых одеялах, или переставали говорить от тоски, или крали колбасу, можно было задуматься: что станет с этими чумазыми, выйдет ли толк?
А вот оно как обернулось: Булат Нугматов – инженер, Лена с Надей Кононовы – педагоги, Игорь Матвеев – архитектор, и еще много-много выросло хороших и важных людей.
А всё мать, которая вовремя дала им хлеба, руку на голову положила или поддала шлепка.
Какие же ей теперь сказать слова, как всю нежность к ней выразить?
А вот как: народим-ка ей внуков, пусть понимает, что род наш, хлебушкинский, на этом не кончается, а только начинается, и радость от него еще людям вся впереди.
Сказали – и сделали. И достался матери в подарок сто восемьдесят один внук.
Внуки
Вот дети теперь пошли! Нет, чтобы вечером дома посидеть, – всё на веселье их тянет. А маленького куда? К бабке! Бабка накормит, бабка последит, бабка уложит.
Расплакался утром Павлик Алышев: «Не пойду в ясельки, пойду к бабуле». Мать уговаривает, бабка ворчит:
– Ладно, хватит ребенка мучать, давай сюда.
Прибежала однажды Любушка Глебская:
– Бабушка, хочу балериной стать, как тетя Тамара Юнусова. Научи!
Отец морщится:
– Выдумывает, не слушай.
– Эх, много ты понимаешь, Витя! – говорит бабка. – Хорошо ли было бы, если бы тогда Тамару учиться не отдала?
Обижается Бохдырчик Юнусов:
– Бабуля, когда наш автобус едет, я кричу-кричу, а он не слышит!
– Ладно, – говорит строгая бабка. – Я ему наподдаю.
И гудит, гудит теперь автобус, проезжая мимо Бохадыра Юнусова, а из окон ему школьники машут, младшие бабкины сыновья.
Но один раз крепко задумалась бабка. Поставили ее внуки в тупик. Прибежали:
– Бабуля, – говорят, – купи нам дедушку большого-пребольшого, у других есть!
Думала-думала, а потом отвернулась.
