Женщина приподнялась на руках и посмотрела поверх колонн.
– Нет, не вижу. Много чего понаписано. А большая у вас фабрика?
– Большая. Человек пятьсот.
– Ну, одним человеком меньше – небольшая потеря. Они и не заметят.
– Нельзя! Я – правофланговый.
– Сима! Симка! Слезь со стола! – крикнула женщина, обернувшись в комнату.
– Кто, дочка? – спросил Карманов.
– Да кошка.
– Я пить хочу, – сказал Петька.
– Чего он у тебя пьёт?.. Небось, пепси-колу…
– Вот еще. Кипяченой воды дай.
– А может, зайдете? Чаем угощу. Гляди – он у тебя весь в шоколаде.
– Вот уж, как и быть, не знаю, – засмеялся Карманов. – Мы ведь на площадь собрались. День солидарности… Петька, пойдем на площадь?
– Я чаю хочу.
– Подымайтесь, – сказала женщина как о деле решенном. – Первая дверь налево.
Женщина, ее звали Лида, постукивая каблуками лакированных «лодочек», поспешно, но без суеты собирала на стол. В комнате стоял холодильник, далеко ходить было не надо. Она оказалась ниже ростом, чем можно было представить. Карманов наблюдал ее крепкую подвижную фигуру, ловкие движения рук, и она ему нравилась. Особенно в момент, когда она двумя ладонями собирала на затылке светлые пряди, а они вновь распадались.
– А я не хожу, далеко мне, к Варшавскому. Завод ПТО имени Кирова знаешь? У меня тут своя солидарность… Водку-то любишь?
– По праздникам.
– Рассказывай.
– Да ей-богу! Ну, еще разве с премии.
– На тогда, открывай.
Сидя на диване, спиною подпирая подушку, Карманов с удивлением обнаруживал себя между двух праздников. С одной стороны из угла комнаты гремел и декламировал телевизор – по первой программе передавали Москву. С другой – в открытое окно врывался натуральный, приправленный свежим ветром гомон улицы. Иногда с горчинкой табачного дыма – под окном нет-нет, да и задерживался кто-то из любителей папирос. В середине же совершалось самое удивительное: молодая симпатичная женщина, будто давно ожидавшая их прихода, накрывала на стол, а Петька, развалившись на полу, словно был у себя дома, забавлялся с кошкой. И он, Карманов, вольготно сидел на диване, подпирая подушку, как если бы век здесь сидел.
Когда Лида вышла, Карманов сказал:
– Может, пойдем, Петь? Ведь неудобно. А?.. До площади недалеко тут. А там к бабе, обедать.
– Не, – сказал Петька, не подняв головы. – Не пойдем.
Карманову и самому не хотелось. Невольно следуя какому-то неясному своему желанию, он оглядел комнату. Всё ему нравилось.
– Я горячее в духовку поставила, – сказала Лида, вернувшись.
– Да зря ты… Кто мы тебе.
– Гости, кто.
– Таких гостей вон… полна улица.
– Мало ли… Кого бог послал. Ему там виднее. Наливай, чего сидишь… Давайте с праздником…
Когда выпили, Карманов совсем успокоился. Ничего, думал он, тоже ведь, наверное, одной скучно. Бывает…
– Закусывай, не стесняйся, – сказала Лида. – Селедочка… Оливье утром резала, свежий. Давай-ка, Петя, я тебе подложу… С пирожком хочешь?
Тут она закрыла окно, и Карманов поразился возможности замкнуться от шумной, порядком поднадоевшей улицы и остаться втроем в уютном жилище. Еще больше эта наступившая перемена понравилась Петьке. Он с удовольствием управлялся с салатом, не забывая и пирожок. «А теща говорит – аппетит плохой», – вяло подумал Карманов.
– Хорошо живешь, – сказал он. – Просторно.
– Комната хорошая, не жалуюсь. В квартире еще двое соседей, евреечка с мальчиком и старичок. Люди культурные. Горячее подавать?
