Услышав, что в зал входит группа людей, он, оставив свое глубокомысленное занятие, вскочил с кресла и быстро направился к нам, не выпуская мячика из рук. Правильнее было бы сказать, что он почти побежал. Казалась, его несет какая-то бушующая в нем стихия. При этом, когда он перемещался, его длинные волосы развевались так, словно он бежал против сильного ветра.
У человека было узкое лицо с большим подбородком, выступающими скулами и орлиным носом. Некоторая раскосость серых глаз, пронзительно смотревших из-под густых бровей, свидетельствовала о наличии у их владельца восточной крови. Но была в этих глазах еще и какая-то наивность, столь характерная для представителей цивилизованного зарубежного мира. Не знаю почему, но по такому взгляду сразу можно сказать о человеке: «не наш». Именно так я и подумала о подбежавшем к нам длинноволосом типе.
– Яромир, извини, мы заставили тебя ждать! – сказал ему Скоробогатов.
– О! Ничего страшного! – ответил сероглазый.
Годецкий хорошо говорил по-русски, но с некоторым акцентом, очень похожим на прибалтийский. Я уже не сомневалась, что перед нами тот самый польский драматург, который оставил благополучную Европу ради того, чтобы наши провинциальные зрители увидели его пьесу. Впрочем, может быть, просто у него не было другого выбора и, кроме наших зрителей, никто больше не хотел наслаждаться его бессмертным творением.
– Познакомься с нашим новым администратором – Евгенией Максимовной Охотниковой, – представил меня Скоробогатов.
– О! Очень приятно! – Годецкий элегантно поклонился. – Ну почему в России так много красивых женщин!
– Думаю, что в Польше их не меньше! – улыбнулась я.
– А вы были в Польше? – спросил Годецкий.
– Честно говоря, нет!
– Вам обязательно надо у нас побывать! Вы просто затмите своей красотой всех наших барышень, пани Охотникова!
– Называйте меня Женя, пан Годецкий.
– Вы тоже можете называть меня просто Яромир. Или Ярик – так меня зовут друзья!
– Мы будем сегодня работать или нет?! – Алевтина Павловна была явно недовольна тем, что очередной мужчина смотрит на меня с нескрываемым восхищением. Ну, с ее мужем все понятно, но при чем тут несчастный поляк? Или эта дама положила глаз на всех мужчин, которые ее окружают, и всех их считает своей собственностью? Боюсь, что в этом случае мне не удастся долго с ней проработать!
– Да, действительно, пора приступать! А то Горбунов нас всех расстреляет, если мы не сделаем спектакль к началу сентября, – сказал Скоробогатов.
– Горбунов – это кто? – спросила я.
– Как? Вы не знаете директора нашего театра? – удивилась Алевтина.
– Ну откуда Евгения Максимовна может знать фамилию директора? – подал голос Скоробогатов. – Ее ведь не печатают в афишах!
– Да уж! – хмыкнула его супруга. – Зато твое имя там красуется постоянно!
– И твое, между прочим, тоже! – заметил главный режиссер.
– А я-то думала, что главный режиссер – это действительно главный человек в театре! – сказала я.
– Вы наивная девушка! – махнул рукой Скоробогатов. – У нас деньги на постановку выделяет именно директор. А кто платит деньги, тот и заказывает музыку. Ладно, пора начинать! Где остальные актеры? Люди! Пора на сцену!
Последние слова Скоробогатов прокричал, сложив руки рупором в сторону небольшого возвышения, которое, видимо, и служило сценой в этом маленьком зале.
* * *
Как я уже говорила, к заядлым театралкам меня отнести нельзя. Может быть, я рискую показаться банальной и неинтеллектуальной, но театру я все-таки предпочитаю кинематограф. Вероятно, именно поэтому театральная репетиция показалась мне совершенно унылым и скучным зрелищем.
