Я ожидал чего угодно, только не такого поворота.
– То есть как «не в состоянии»? Я три дня назад с ним разговаривал, и всё у него было в порядке! Он заболел, что ли?
– Нет, хуже… – покачал головой охранник.
– Да что случилось? – воскликнул я, уже не на шутку встревожившись. – Он жив?
– Жив, но… – на суровом лице мужчины возникло нечто вроде замешательства, – я вам точно не могу сказать, что с ним. Наше дело маленькое – соблюдать пропускной режим. Вот, идите в третий корпус, – он указал рукой, – там вас встретит его заместительница по работе с клиентами, Тамара Сергеевна, она всё и объяснит. А вы уж сами решайте, оставаться вам у нас или нет.
*
Я эту даму помню ещё с прошлого посещения. Не уверен, помнит ли она меня. Клиентов тут до и после меня были сотни, разве всех упомнишь? Но неважно, сейчас главное узнать, что произошло. А сначала – унять мелкую гадкую дрожь во всём теле, которая враз накатила от такой ошеломляющей новости.
Третий корпус я нашёл быстро; разыскать кабинет Тамары Сергеевны тоже не составило труда. К счастью, она оказалась на месте. Женщина лет сорока пяти, стройная, ухоженная, одетая в деловой бежевый костюм. Она сидела за компьютером, что-то строчила на клавиатуре. Её серые глаза изучающе глянули через очки в модной оправе.
– А, так вы тот самый старый друг, о котором…
– Да-да, тот самый, – кивнул я. – Так что с Е.Г.?
– Вы понимаете… Он сейчас в коматозном состоянии. Знаете, что это такое?
– В коматозном… – механически повторил я, так как сознание отказывалось принимать услышанное. – Как же так? Ведь мы с ним ещё седьмого числа говорили…
– Всё и было нормально. А восьмого он провёл очередной свой эксперимент, только с увеличенным временем. Он же на себе всё испытывал. Не знаю, в курсе ли вы… Сенсорная депривация. И во время эксперимента впал в глубокую кому. Почему – не знаем.
– Вот чёрт… – я выдавил это, потому что ничего лучше в голову не пришло.
«Сенсорная депривация» – да, мне был знаком это термин. Е.Г. упоминал его несколько раз, когда речь заходила о том самом новом направлении его исследований. Однако в подробные пояснения он ни разу не вдавался, каждый раз закругляя разговор на эту тему в том духе, что мне нужно приехать и узнать всё на месте. Ну, вот я и приехал…
Конечно, я заранее предпринял некоторые усилия, чтобы узнать, что это за штука такая. В своём журналистском деле я всегда считал нужным хоть немного быть осведомлённым насчёт темы, в кою намерен влезть с профессиональным интересом. Поэтому кое-что прочитал. Не могу сказать, что изучил предмет углублённо, но некоторое общее представление о нём составил.
Насколько я понял, сенсорная депривация – это такой специфический метод воздействия на психику, или, как говорят специалисты, психоэмоциональной регуляции. Суть в том, что человека искусственно изолируют от всех внешних раздражителей. То есть он находится какое-то время в таких условиях, что к нему не поступает никаких сигналов извне. Якобы такое воздействие, а вернее, ограждение от всяких воздействий, очень интересно влияет на работу центральной нервной системы. В небольших дозах это благотворно сказывается на психике, успокаивает и расслабляет. Но если депривация длится долго, мозг изменяет свою работу, – и чем дольше, тем сильнее. Происходит следующее: мозг, поскольку его работа не прекращается, использует собственные резервы, и, образно говоря, заполняет образовавшуюся сознательную пустоту собственным содержанием. При этом сознание как бы перенаправляется внутрь и вытаскивает оттуда всякое такое, что в обычных условиях спрятано в глубинах нашего существа. Вот тогда и происходят самые интересные вещи. Человек получает совершенно необычные переживания, которые зависят от его индивидуальных качеств, от его личности. Возможны и побочные эффекты, и отрицательные последствия типа галлюцинаций, неврозов и прочих неконтролируемых состояний. Так что подвергать человека такому испытанию надо со всеми мерами предосторожности.
