Э-э, нет-нет-нет, я в такие игры не играю, Айова. Так и знала, что рано или поздно нарвусь на извращенца. Дергаю рукой, прикладывая все силы, что наскребаю в опустошенном теле. Выходит жалкая и болезненная попытка.
— Тише, не дергайся, — успокаивающий тембр приближается к лицу.
— Отпусти меня к чертям собачьим! — говорю твердо и зло. — И вруби уже гребанный свет! — продолжаю выкручиваться из странного плена
— У тебя просто повязка на глазах. Да хватит дергаться! — чуть повышает голос, оставаясь все в тех же низких рычащих нотках, опускает ладонь мне на плечо, придавливая к постели. — Катетер вырвешь.
Он чертов маньяк! Безумный поклонник! Вливает в меня какую-то гадость, от которой как в нирване плывешь, не способный концентрироваться на реальности. Так и знала, что нельзя направо и налево раскидываться карточкой фотожурналиста. Теперь меня постигнет участь того чувака из фильма “Мизери”, хорошо, если до сломанных ног не дойдет.
— Да что на тебя нашло? — звучит удивленное.
— Ты развяжи меня, и я тебе покажу, что нашло, — цежу сквозь зубы, даже щелкаю челюстью, пытаясь укусить похитителя за предплечье.
С маньяками так нельзя, я помню, но сюсюкать с извращенцем — это точно не ко мне. Отпустит, как миленький. Особенно, когда я его американскую задницу на флаги рвать начну.
— Видимо травма головы серьезнее, чем мне сказали, — очередной тяжкий выдох, щекочущий мне щеку. — Ты в больнице.
— Что?
— Ты ударилась, упала, потеряла сознание. Мне позвонили — я приехал. В руке катетер, ее зафиксировали, чтобы ты не дернула, пока спишь. На глазах повязка, — сухо перечисляет, отодвигаясь.
Упала…
Точно. Дурацкий камешек. Крепость. Нет. Снег. Больница.
Голова проясняется, и возвращается сильная боль. Помню, как везли, опрашивали, что-то подписывала сослепу. Гудение какой-то трубы. Никос. Нет, Никоса здесь нет, это не Греция.
— Где я?
— В больнице.
— Нет, страна.
— Россия. Я позову врача, — снова скрип.
— Стоять! — выходит почти твердо. — Повязку сними. Пожалуйста, — смягчаюсь.
Кто бы не был этот чувак — он пока единственный источник ответов и помощник.
— Наверное, лучше врач.
— Наверное, лучше я сама! — хватаюсь за края бинта свободной рукой и пытаюсь нащупать край. Завязали на славу. На бантик. Россия… — Я же не ослепла? — вдруг прорезается “гениальная” мысль.
То-о-олько не паниковать!
— Подожди, — грубые пальцы снова касаются моей руки, отодвигая.
Он долго возится, настолько, что я успеваю привыкнуть к теплу его рук у лица и запаху, что от него исходит. Теплого дерева. Странный аромат. Бинт спадает с глаз, искусственный свет бьет по зрачкам, заставляя зажмуриться. Но я вижу, слава богам.
— На брови швы, — вновь заговаривает мужчина. — Наверное, перевязали, как смогли.
— Коновалы, — откидываюсь на подушку, выставляю ладонь козырьком, защищаясь от слишком интенсивного света.
Глаза понемногу привыкают, открываются шире, перестают слезиться.
Я с интересом прохожусь взглядом по палате, в которой лежу. Наполовину выкрашенные в зеленый стены, коричневая плитка на полу, одеяло в цветочек на мне. Из сказки — в родные реалии. Да еще и с дырявой башкой. Круто.
Медленно перевожу взгляд на самый интересный объект в этой комнате. Колючий баритон. Даже с пеленой на глазах вижу, что мужчина и близко не похож на того, с кем я могла бы приятно провести время. Слишком тяжелый взгляд, слишком бородатый, слишком… обычный. Кто же ты?
