– Я сейчас заплачу, – сказал я. – Целых два раза. Первый раз – о тебе, второй – о милиции.
– Вот это не надо, – возразил Пашка. – Каждому колоколу, если верить классикам, лучше звонить по себе. Безопаснее, опять же в духе новых времен.
Остроумно, ничего не скажешь. Уровень эрудиции среди полицай-офицерского состава…
– Мы что, собрались на кладбище разговоры разговаривать или дело делать? – спросил Алик.
Он поставил на стол пузатый кожаный портфель. Тот звякнул. Алик достал из портфеля бутылку водки и три пластиковых стаканчика. Разлил. Выложил на стол пару нарезок в целлофане и буханку хлеба. Потом подумал, достал еще один стаканчик, тоже плеснул туда водки, поставил на стол.
– Витьку? – удивился я.
– Обойдется. Окурки будем тушить. Кладбище же, неприлично бросать куда попало.
Он все такой же аккуратист, мальчик из семьи нескольких поколений профессоров. В чем-то – аккуратист, а в чем-то, наоборот, абсолютно безалаберный типаж. Особенно в отношениях с женщинами. Алик такой…
– Загорится, – сказал Пашка.
– Не загорится, – успокоил Алик. – Водка не горит, это самогон горит. И спирт.
– Тогда стакан расплавится, – сказал Пашка.
Пожал плечами и заглянул внутрь:
– Много налил.
– А тебе жалко?
– Изверг ты.
– Извращенец, – согласился я.
Алик поднял свой стаканчик:
– Ладно, поехали.
Мы улыбнулись друг другу и поехали. Не чокаясь, как положено. Все-таки поминки, хотя и без светлых слов в адрес покойного.
Сказать, что общаться с Витьком было тяжело – значит, ничего не сказать. Общаться с ним было практически невозможно. На мой взгляд. И на любой другой взгляд. Кроме взгляда самого Витька, наверное.
Странное свойство было у человека. Поговоришь с ним пять минут и думаешь, какой умный и приятный собеседник. Веселый.
Еще через пять минут уже так не думаешь. А еще минут через двадцать у тебя складывается стойкое впечатление, что большего дурака и зануды ты еще не встречал в своей жизни. Хотя тон и тема не изменились. Странное все-таки свойство…
Сейчас, когда много говорят об энергетике живых организмов и всевозможных совместимостях биополей, можно, ради разнообразия, объяснить все этим. Тогда получается, что несовместимость у Витька была абсолютная. Как слух у гения-музыканта. Несовместимость со всем окружающим миром…
Из нашей бывшей школьной компании с Витьком продолжал общаться только я. Наши отношения, своего рода дружба (если можно их так назвать!) началась с того момента, как мы встретились с ним спустя год после школы. Словно уже тогда я интуитивно догадывался, что Витек, со всей его бьющей в глаза отрицательностью, будет мне еще очень и очень полезен. Сейчас я это знаю. Точнее, знал, если иметь в виду, что все глаголы теперь относятся к Витьку только в прошедшем времени.
Я даже был у Витька на свадьбе свидетелем.
Алик не пошел из принципа. Шумел на меня, что я, Пашкин друг, не имею права. Наседал своим кавказским темпераментом, как горный орел на курицу.
Я отговорился. Убедил его, что это ради Пашки. Вот вернется он, спросит, как было, а кто ему расскажет? Лучше мы сами, его друзья. Но он все равно не пошел.
Свадьба, кстати, получилась так себе. По нынешним изобильным временам – просто убогая. Гуляли на квартире у Витька. Если это можно назвать гулянкой. Как можно, например, назвать озером вонючую дождевую лужу. Можно, но не хочется.
Был ЗАГС, три наемных машины с куклами на капотах и традиционный заезд к Вечному огню с распитием шампанского, оставившего липкие пятна у меня на костюме. Был стол, составленный в большой комнате из нескольких, раскладных и скрипучих, доски для сидения, уложенные на табуретки и укрытые простынями. Водка, портвейн, шампанское, разнокалиберные тарелки и рюмки. Чад из кухни, какое-то бесчисленное количество жареных куриных ног, вязкие от майонеза салаты и бесконечные селедки под шубами.
