– Что делать, дядя Саша?
– Вот вопрос! Представь себе массу риса, которая бурлит в одной кастрюле. Ни одна рисинка не может выскочить из кастрюли для того, чтобы посмотреть на общий процесс. Так вот, ты должен быть той самой рисинкой, которая имеет право быть вместе со всеми в кастрюле и покидать эту кастрюлю для того, чтобы оценить весь процесс снаружи. Ты должен представлять и кухню, и повара, и содержимое кастрюли, и самого себя. Но ты пока Афоня, видел фильм? Не можешь выйти из кастрюли. Ты варишься вместе со всеми.
– Вы мне поможете?
– Ни в коем случае! Помогать таланту – это значит вырвать деревце с корнем и, дав ему засохнуть, а потом шестьдесят лет уверять, что он жив и плодоносит. Мы лучше сделаем вот что: этот твой «роман» пусть печатают, пусть крепнет на радость Беллы Иосифовны твой социальный статус, пусть идут гонорары, но ты начнешь обрабатывать и превращать все эти куски в отдельные произведения – в рассказы, пьесы, повести. Ты сможешь, только никого не слушай, не внимай ни одному авторитету и масштабу. Особенно, писателям каторги и всего Байкальского региона, всему, что имеет отношение к социалистическому реализму. Даже если этот реализм кормит! Доверяй – классике, литературе до 1930-х годов…
Ошарашенный, я слушал Баржанского и видел свой роман в деталях, всё, что я настрочил «Любавой» представало, действительно, отдельными и неживыми болванками, из которых надо было что-то вырезать и оживлять. Всё бесформенно, кусками, нелепо, наивно.
– Не горюй, Витька! Радуйся, ты же собрал столько материала! Впереди у тебя так много работы. Ты всё сделаешь, ты сможешь. Ты же талантливый парень, – говорил между тем дядя Саша, собираясь куда-то уходить и до блеска надраивая щёткой свои туфли. – Не зря я просил беречь себя! Ты же не смог отказаться от коньяка! Большое дело, смочь! Быть со всеми и одновременно в одиночестве – искусство! – Он решительно тряхнул шевелюрой и ткнул воздух указательным пальцем, направив его прямо на меня. – Запомни, всё, что ни делается, к лучшему. Ты правильно сделал, что покинул остров и появился здесь. Всё правильно – даже пьянка твоя правильная. Я на днях выезжаю с театром на гастроли. Живи у меня, пиши, не гуляй. Летают, летают у тебя люди над городом, как у Шагала. Дай им отдельные сюжеты… Деньги у тебя на первое время есть. Библиотека у меня приличная. Чуть чего Динка придёт, поможет. Ну, я в театр.
Пригвожденный безжалостными и ободряющими словами к деревянному креслу, я остался в кабинете Баржанского. В голове у меня была звенящая пустота…
Образование – это не только пропуск в мир, это ещё и единственный пропуск в мир образованных людей. Другого пропуска нет. Логично?
Но каждый новый уровень знаний – пропуск в новый мир, который находится на следующей плоскости культуры и образования. Общение со всем миром, то есть хаотическое общение со всеми подряд, допустимо, если только ты окреп и возмужал на предыдущих уровнях. Василий Кандинский, уже будучи профессором в России, стал студентом в Европе.
Моя сестра Дина говорила, что у меня громадный и постоянно пополняемый хаос знаний, сшитый из самых разных лоскутков информаций и событий. Ей хорошо, у неё упорядоченная жизнь, дозированная с детства, она в гавани, а я – в океане.
Всё ещё пригвожденный словами дяди Саши, я сидел в его кабинете, как бы заново разглядывая книжные шкафы и полки. Вот история Лондона в нескольких томах. Помню, как он, сосредоточенный, сидел над ними, тётя Белла возилась на кухне и шикала на нас с Динкой, когда мы шумели.
