Поколение надежды. Или как я себя искал - страница 2

Родители папы были другими. Дед Илларион, кореец, депортированный в Казахстан с Дальнего Востока в четырнадцатилетнем возрасте. Сын православного священника корейского села Благословенное. В 1931 году по Приамурью прокатилась волна раскулачивания, которая затронула и его семью. В последний раз, когда он видел своих родителей, они разбудили его, восьмилетнего пацана, ночью, попросили быстрей одеться и отвели к тёте. Сказали, что уходят в Харбин и скоро вернутся за ним. Взяли с собой младшую сестру. И навсегда исчезли в ночи. До 1937 года дед работал на лесоповале. С началом депортации корейского населения его посадили в вагон-теплушку и вместе с тысячами других корейцев отправили в Казахстан. В Центральном Казахстане в селе Вознесенка его приютили местные жители. К началу Великой Отечественной войны, в возрасте восемнадцати лет, он, работая слесарем на местной маслобойке, стал незаменимым специалистом, мастером на все руки. Проводил первое электричество в деревенские дома, ремонтировал любые электрические и механические устройства. Его супруга, моя бабушка Настя, была первой красавицей на деревне. Дочь русских переселенцев из Псковской губернии. Пела, играла на гитаре и, конечно же, не могла пройти мимо скромного, статного корейца с золотыми руками.

Их подход к моему воспитанию был простым – устроить всё так, чтобы я не мог навредить себе. Когда меня впервые привезли к ним, я уже вовсю ползал и даже пытался что-то говорить. Дед тогда много работал на маслобойке, а по вечерам возился в своём гараже, ремонтируя всё, что несли ему односельчане, – от велосипедов до телевизоров. Бабушка целый день хлопотала по хозяйству, периодически заходя в дом, чтобы поесть самой и меня покормить. Для моей безопасности была придумана гениальная вещь – поводок из верёвки, который бабушка привязывала одним концом к моей ноге, другим – к ножке кровати. Длины поводка хватало, чтобы я мог залезть на подоконник, и не хватало, чтобы я мог дотянуться до раскалённой печи. В перерывах между сном и едой я сидел на подоконнике. Часами разглядывал разноцветных кур во дворе, наблюдал за собакой и непрерывно жующими коровами, не переставая удивляться всему этому разнообразию. Улыбался, что-то кричал, тыкал пальцем в окно – в общем, было здорово. И безопасно. Правда, стал простывать от малейшего сквозняка, но это были мелочи.

Так я переезжал от бабушки к бабушке. У них на глазах я в девять месяцев научился ходить и говорить. В то время как мама и папа грызли гранит науки, готовясь стать самостоятельными. На глазах у бабушек я познавал мир: меня перекидывал через себя бык, которому я помешал пройти; соседка ловила меня за ногу, когда я уже переваливался в колодец, чтобы разглядеть, кто же кричит мне из него в ответ; я практически сварил левую руку, пытаясь пощупать, что же так красиво булькает в ведре.

Наконец мама окончила институт. Папа, к тому времени отработав два года директором школы в своей родной деревне, решил делать карьеру по партийной линии. Он получил назначение парторгом – партийным организатором – в небольшое село Отрадное, расположенное в тридцати километрах от родительского дома. И мы всей семьёй поехали в свой первый дом.

Дом находился на центральной улице посёлка, улица состояла из пяти домов совхозного начальства. Печное отопление, но с водопроводом и унитазом. Дом мне казался огромным, как и мир вокруг него.