– Да. – папа провёл ладонью по лицу и улыбнулся. – Как ты?
На меня нахлынула волна вопросов, о которых я странным образом забыла.
– Всё хорошо, не считая судя по всему расколотого черепа.
– У тебя не расколот череп.
– Почему тогда боль такая адская? – сказала я, и на самом деле голова адски заболела.
– Ногротский сказал, что это кислота.
– Что?
– Никакого повреждения головы нет, нет ни шишки, ни синяка, нет тем более раскола, но есть место ожога кислотой. К тебе могли прислонить что-то, на что была нанесена кислота.
– А почему тогда я сразу отключилась? Откуда тогда все эти головные боли и головокружение?
– Пока ты была без сознания, тебя могли чем-то накачать, или дать вдохнуть слабую дозу яда, который распространяется исключительно на мозговую деятельность....
– А почему я потеряла сознание? – вспылила я.
Папа пожал плечами.
– Главное что всё хорошо. – добавил он.
– Как это вообще случилось? – спросила я, разглаживая ещё теплый велюр на диване.
– Судя по всему тебя поймали где-то по дороге и запихнули в тачку. Если бы не Чарльз, то я не знаю…
От осознания того, что я могла бы проснуться где-то за границей или глубоко под землёй, у меня содрогнулись плечи.
– Тебе не нанесли никаких повреждений… Тебя может быть хотели куда-то доставить? – предположил отец.
– Или напугать.
– Тоже верно.
Повисла тишина. Я уже собиралась сказать хоть что-нибудь, чтобы её разрушить, но папа меня опередил.
– Поедешь со мной в офис?
Ехать к нему в офис и вообще сидеть так долго в одной машине: не очень то и хотелось, но оставаться дома с этими пожирающими изнутри мыслями – не хотелось вовсе. Перед тем как подняться к себе, я развернулась и спросила:
– А где же были твои шпионы, которые должны были меня защищать?
Папа ответил, не осмелясь поднять на меня взгляд.
– Я их отозвал. Как ты и просила.
Я осталась стоять в таком положении, не веря своим ушам.
"услышал меня?"
. . .
Я сидела на пассажирском сидении рядом с папой. Он включил какой-то плейлист из треков 90-х годов и сделал по громче. Я смотрела в окно, но в отражении было заметно, как папа подпевает и забавно качает головой из стороны в сторону.
Проезжая по узенькой улице, я заметила дверь в здании с вывеской "тир". Никогда не была в тире и никогда не побываю. Почему? Да потому что тир – это развлечение для детей. Там удобное освещение, наушники, техника, а вот в реальной жизни никто не даст тебе времени, чтобы одеть наушники, никто не положит тебе пистолет в руки, и не скажет: "стреляй!".
Когда мы с Дэни устраивали слежки за папой, то мы снимали отель поблизости, арендовали машину, маскировались. И тогда я становилась свидетелем многих папиных встреч с его коллегами. Тогда мы видели всё: от дружных рукопожатий, до жестоких убийств. Нет, никакой детской травмы мне это не дало.
Моя первая детская травма случилась в мои шесть лет, когда я играла в снайпера с папиным заряженным пистолетом, но не зная, что он заряженный, направила дуло на спящую кошку на дереве. Было смешно, когда родители выбежали с испуганными лицами во двор, проверяя всё ли хорошо, но совсем не смешно, когда передо мной упал труп этой кошки. Поэтому, когда я вижу, как смерть настигает каждого из них – меня не посещает чувство страха, наоборот – любопытство. Да, жестоко.
Я всмотрелась в лицо папы. Оно было строгим и серьёзным. Он читал что-то в телефоне, и голова его всё меньше качалась. Улыбка так же медленно сползала.
