– Да мои в Ленинграде, – сказал Селиванов.
Пантелеев похлопал его по плечу.
– Не ссы, братух. Хорошо все будет. Привезем еще в Ленинград Гитлера в клетке, а за ним поливальные машины пустим, чтобы улицу отмывать.
Селиванов улыбнулся.
– Так и сделаем, – сказал он.
Пантелеев подмигнул, поправил на голове ушанку и протянул руки к костру.
По всей деревне горели маленькие костры, у которых сгрудились бойцы, и был вечер, и было темно и морозно, а возле самой большой избы, где окна завесили плащ-палатками, стояла штабная «эмка», на которой прибыл полковник Коротков.
В штабе дивизии обсуждали дальнейшее наступление на Недельное. Это село в пяти километрах от Пожарок нужно было взять обязательно – немцы превратили его в крупную базу снабжения, и здесь же работали службы тыла 13-го армейского корпуса. Овладев Недельным, дивизия сможет перехватить дорогу на Калугу.
Селиванов думал об этом и о том, что говорил лейтенант, и ему было совсем не страшно.
Отец, прошедший империалистическую войну, рассказывал, что у каждого человека на фронте однажды наступает момент истины, после которого не страшна смерть. Это момент, когда солдат вступает в прямую схватку со смертью и видит ее лицо. Но он не рассказал, когда именно это происходит. Может быть, в первом бою, когда над тобой впервые в жизни свистят пули? Селиванов не успел об этом спросить.
В черное и беззвездное небо уходили бесследно искры от солдатских костров.
Местных в селе не было.
* * *
21 сентября 1993 года
Закрытое административно-территориальное образование «Покров-17», Калужская область
Не было ничего. Абсолютная темнота. Даже нет, не так – это не просто отсутствие света, это полное отсутствие всего.
Сколько это продолжалось? Пять минут? Десять? Пятнадцать?
Мысли в голове тянулись как резина, казалось, будто я даже не чувствую собственного сознания, будто не чувствую себя самого.
Но в темной пелене вновь появились мои пальцы, кисти рук, вокруг смутными кляксами стали проступать серые проблески неба, и вот появилось лицо Капитана, широко раскрывшего глаза и тоже глядящего по сторонам.
Вокруг возвращались звуки – гул мотора, тиканье часов, скрипящие радиопомехи в динамике.
Посветлело небо.
Капитан облегченно выдохнул и посмотрел на часы.
– Прошло пятнадцать минут. Казалось, что меньше, да? Вот и Черный Покров. Как вам?
У меня тряслись пальцы.
Капитан выглядел серьезнее, чем пятнадцать минут назад, он перестал хитро щуриться и улыбаться уголками губ. Теперь он нервно барабанил пальцами по рулю и беспокойно посматривал по сторонам.
Потом он надавил на педаль газа, вырулил с обочины.
Мы медленно поехали по дороге. Я молчал. Капитан тоже.
Я вспомнил слова Старика по радио: «в самом прямом смысле во тьме». Так вот о чем он…
– Этот институт, – сказал я после долгого молчания. – Вы говорили, что мне там помогут. Там хотя бы знают, что вообще случилось и почему я тут оказался?
– Знают. Это я ничего не знаю. А они все знают.
Капитан снова легко улыбнулся.
Вдруг вытаращил глаза, резко вдавил тормоз, вывернул руль в сторону обочины.
Прямо перед нами дорогу перебегали маленькие человечки. Я вспомнил, что видел похожих в доме Корня. Их было пять – разных размеров, разного вида, и все они гнались через дорогу со всех сил, быстро семеня ножками. Один, самый крупный, бежал впереди всех, придерживая руками свое необъятное пузо.
Другой – с огромным красным клювом вместо носа и с рыхлыми мешками под глазами. Третий – с обвисшей грудью и впалым животом, а на руках его вместо кистей торчали копыта. Еще один одноглазый, с жиденькой бородкой и заячьими ушами, и еще один, самый маленький, около полуметра ростом, был вовсе похож скорее на шуструю безволосую обезьянку с головой коня.
