Покров над Троицей - страница 10

Прижимая к груди драгоценный туесок и дико озираясь по сторонам, Ивашка торопливо пробирался между пробками и водоворотами, мучительно размышляя, что за напасть обрушилась на его умиротворённую, размеренную жизнь, как к этому относиться и где искать воеводу?

***

Долгоруков устало, безнадёжно смотрел на упрямого архимандрита и в который раз повторял азбучные истины, понятные любому воину, но никак не доходящие до разума строптивого попа.

-Ворота надо срочно закрывать! Скопление людей внутри монастыря делает его оборону невозможной. Резервные сотни завязнут в толпе. Нагромождение телег и домашнего скарба, женщины, дети, скот превратили крепость в неуправляемый табор… Почнут поляки стрелять ядрами калёными - случится паника… Побегут людишки в разные стороны - не удержишь. А скольких свои же покалечат и затопчут?...

-Наказуя убо Господь нас, не перестаёт он прибегающих к нему приемлеть, - тихим, грудным голосом отвечал архимандрит. - Негоже и нам, рабам господним, сим благочестивым делом пренебрегать. Heмало же способствовали приходящие люди граду Троицы живоначальной Сергиева монастыря. “Яже он надежда наша и упование,” - говорят они, – “ибо стена это, заступление и покров наш…”. А мы перед ними ворота закрывать будем?!

Иоасаф поднял голову, и в глазах его сверкнули молнии. Посох архимандрита гулко ударил по деревянному настилу.

-Не бывать тому! Убежище преподобного примет всех страждущих!

Воевода посмотрел на священника, поднял глаза к небу, словно ища у него поддержки, вздохнул всей грудью и хотел что-то сказать, но взгляд его зацепился за Ивашку, сиротливо застывшего при входе, ни живого, ни мёртвого.

-А-а-а, потеряшка! - с явным удовольствием сменил тему Долгоруков. - Небось за ревизией пришел?

Ивашка мотнул головой, сделал шаг и протянул князю туесок с драгоценными листками.

-Что это?

-Сделал, как было велено…

Воевода освободил Ивашкину работу от бересты, разложил листы на широкой столешнице, обернулся, недоверчиво глядя на писаря.

-Это что, всё по памяти начертал?

Ивашка кивнул и потупился, хотя в душе возликовал - не озлобился князь, не прогнал взашей, а стало быть, не серчает на его нерадивость.

Долгоруков долго водил толстым пальцем по ивашкиным цифрам, изредка поднимая глаза на писаря, словно сверяя содержимое его головы с записями, наконец довольно крякнул, сграбастал листки в кучу, свернул в тугой рулон и одним движением вогнал обратно в туесок.

-Ишь, удалец какой! - произнес воевода удивленно, неслышно ступая сафьяновыми сапогами и разглядывая Ивашку, будто видел в первый раз. - По памяти, значит… Хорошая голова у тебя, светлая… При мне будешь!

Последние слова прозвучали жёстко и громко, как приказ. Ивашка хотел поясно поклониться, но успел лишь нагнуться, как был сбит влетевшим в палаты молодцом в ярко-красной чуге и такой же шапке-мурмолке, отороченной соболем. Невысокий, русый, широкоплечий, с ярким румянцем на щеках - кровь с молоком, он плеснул на присутствующих голубизной глаз и, не обращая внимания на барахтающегося Ивашку и стараясь не встретиться взглядом с Долгоруковым, обратился к архимандриту Иоасафу:

-Отче! Посадские хотят дома пожечь, чтобы ворогу не достались, а монастырская стража их не пущает. Распорядись, сделай милость, а я со стрельцами блюсти буду, чтобы их поляки не побили да в полон не забрали.

Выпалив просьбу, молодой военачальник тотчас развернулся и загрохотал ножнами сабли по высоким ступенькам.