– Мимикродонов не стоит выслеживать и нападать на них именно справа, – сказал Опанасенко немного раздраженно. – К ним можно просто подойти и есть – с хвоста или с головы, как угодно.
Через четверть часа они снова пересекли колею и еще через десять минут другую. Мандель замолчал. Теперь он не вынимал правую руку из кармана.
– Минут через пять она прыгнет, – напряженным голосом сказал Опанасенко. – Теперь она справа от нас.
– Интересно, – тихонько сказал Мандель. – Если идти спиной вперед, она тоже прыгнет справа?
– Да помолчите же, Лазарь Григорьевич, – сказал сквозь зубы Новаго.
Она прыгнула через три минуты. Первым выстрелил Морган. У Новаго зазвенело в ушах; он увидел двойную вспышку выстрела, прямые, как лучи, следы двух трасс и белые звезды разрывов на гребне бархана. Секундой позже выстрелил Опанасенко. Бах-бах, бах-ба-бах! – гремели выстрелы карабинов, и было слышно, как пули с тупым треском рвутся в песке. На мгновение Новаго показалось, что он увидел оскаленную морду с выпученными глазами, но звезды разрывов и трассы уже сместились далеко в сторону, и он понял, что ошибся. Что-то длинное и серое стремительно пронеслось невысоко над барханами, пересекая гаснущие нити трасс, и только тогда Новаго бросился животом в песок. Тах, тах, тах! – Мандель стоял на одном колене и, держа пистолет в вытянутой руке, торопливо опустошал обойму куда-то в промежуток между Морганом и Опанасенко. Бах-ба-бах, бах-ба-бах! – гремели карабины. Теперь Следопыты стреляли по очереди. Новаго увидел, как длинный Морган на четвереньках вскарабкался на бархан, упал, и плечи его затряслись от выстрелов. Опанасенко стрелял с колена, и белые вспышки раз за разом озаряли огромные черные очки и черный намордник кислородной маски.
Затем наступила тишина.
– Отбили, – сказал Опанасенко, поднимаясь и отряхивая песок с колен. – Вот так всегда: если вовремя открыть огонь, она прыгает в сторону и удирает.
– Я попал в нее один раз, – громко сказал Гэмфри Морган. Было слышно, как он со звоном вытащил пустую обойму.
– Ты разглядел ее? – спросил Опанасенко. – Да, он же не слышит.
Новаго, кряхтя, поднялся и посмотрел на Манделя. Мандель, завернув полу дохи, втискивал пистолет в кобуру. Новаго сказал:
– Ну знаете, Лазарь Григорьевич…
Мандель виновато покашлял.
– Я, кажется, не попал, – сказал он. – Она передвигается с исключительной быстротой.
– Оч-чень рад, что вы не попали, – с сердцем сказал Новаго. – Здесь было много мишеней!
– Но вы видели ее, Петр Алексеевич? – спросил Мандель. Он нервно потирал руки в меховых перчатках. – Вы разглядели ее?
– Серая и длинная, как щука.
– И у нее нет конечностей! – возбужденно сказал Мандель. – Я совершенно отчетливо видел, что у нее нет конечностей! И, по-моему, у нее нет глаз!
Следопыты подошли к врачам.
– В такой кутерьме, – сказал Опанасенко, – очень легко перечислить, чего у нее нет. Гораздо труднее сказать, что у нее есть. – Он засмеялся. – Ну ладно, товарищи. Самое главное – нападение мы отбили.
– Я пойду поищу тело, – неожиданно сказал Морган. – Я попал один раз.
Опанасенко повернулся к нему.
– Что ты сказал, Федор? – спросил Морган.
– Ни в коем случае, – сказал Новаго.
– Нет, – сказал Опанасенко. Он притянул Моргана к себе и крикнул: – Нет, Гэмфри! Нет времени! Поищем завтра вместе на обратном пути!
Мандель поглядел на часы.
– Ого! – сказал он. – Уже десять пятнадцать. Сколько еще идти, Федор Александрович?
