– Да так, чем придётся.
Галина Ивановна медленно двинулась к своему подъезду, Вута почтительно следовал поодаль. Он словно не чувствовал прошедших тридцати лет, не видел очевидного: его «классная» превратилась из цветущей женщины в тяжело передвигающуюся, неприглядную бабку. А тогда… «Галина», так её звали ученики, была весьма красивой по меркам тех лет: среднего роста полная натуральная блондинка, любившая одеваться в прилегающие одежды, выгодно подчёркивающие её объёмные округлости. Внешность внешностью, но если бы не её характер, манера поведения в школе, вряд ли бы она имела такой авторитет среди хулиганистых мальчишек. Она относилась к школьной шпане без предвзятости, точно так же как ко всем прочим ученикам: «отличникам», «тихушникам», «активистам», то есть хорошим мальчикам. Она никогда не оскорбляла их, вернее не оскорбляла словом, в чём преуспевали, едва ли не все прочие педагоги. Хулиган, бандит, дебил… по тебе тюрьма плачет… Хотя в то же время она могла ударить… ударить указкой, дать подзатыльник, даже ухватить за вихры, но всё это как бы не всерьёз, в шутку. Ей позволяли то, что не позволяли ни одному другому учителю, да, пожалуй, и не всем родителям.
Вута жутко конфликтовал едва ли не со всеми учителями, но Галине наоборот помогал, причём помогал добровольно и на совесть. Самой настоящей мукой для учителя в то время было дежурство по школе. Тогда в школе не было охранников, и именно дежурный учитель был вынужден по утрам сдерживать, рвущихся в школу с мороза учеников до того как нянечки уберут этажи. С этой задачей мало кто справлялся. Причём мужчинам приходилось труднее, чем женщинам, те хоть плачущим нытьём могли иногда сдержать наиболее совестливых архаровцев. Мужиков просто отпихивали, сминали, и толпа, ведомая тем же Вутой, устремлялась в вестибюль, по этажам, оставляя грязные следы на ещё мокром паркете школьных коридоров. Вызывать каждый раз милицию, расписаться в своём полном бессилии, директриса не решалась. Она предпочитала отчитывать педагогов, обвинять их в недостатке воли и отсутствии педагогического такта. Галину директриса ненавидела, так и не осознав, как той удаётся поддерживать образцовые дисциплину и порядок. Школьные двери в её дежурство никто не брал штурмом. Причём Галина даже не стояла как цербер у входа, она лишь спускалась в вестибюль и, зябко подёргивая округлыми плечами, осведомлялась у стоявшего в дверях Вуты и его корешей:
– Ну что, всё в порядке?
– Да Галина Иванна, не беспокойтесь, никто не войдёт, – отвечал Вута, гордясь поручением.
– Хорошо, через пять минут можно пускать, – и Галина убегала к себе на этаж, в кабинет…
Они подошли к подъезду в доме напротив того, где вырос Вута.
– А как живут наши учителя Иван Степанович, Клавдия Ивановна, – интересовался Вута.
– Ну, нашёл кого спросить. Я давно уже ни с кем… Впрочем, Иван Степанович умер… да, давно уже, я ещё работала, а больше ни про кого не знаю, я ведь и когда работала, ни с кем особо не дружила. А сейчас тем более, одна как перст живу.
– Как одна… у вас же муж был и сын?
– Ты как будто забыл сколько прошло лет, – скорбно улыбнулась Галина Ивановна. – Муж мой уже шесть лет как умер. Вы мужики вообще мало живёте. У сына своя семья. Он в Орехово-Борисово живёт. Приезжает иногда, внучку привозит. Я не езжу… тяжело, ходить совсем плохо стала – эта всё мои высокие каблуки, форсила слишком долго, теперь расплачиваюсь. – Галина Ивановна засмеялась старческим дребезжащим смехом. – Может, зайдёшь к старухе, скрасишь мою скуку смертную? Правда, угостить мне тебя особенно нечем, но что-нибудь соображу. А если брат появится, ты из окна увидишь свет в вашей квартире, скоро уж стемнеет.
