Были случаи, когда смертники так дрожали от страха, что прямо на эшафоте, склонив голову перед палачом и на глазах десятка глазеющих на него людей, ходили прямо под себя. И вы представить не можете как запах мочи и дерьма вперемешку с кровью веселил народ.
– Посмотрите, этот трус обделался, – кричали они и тыкали на него пальцем как избалованные дети.
Но на сегодняшней казни ничего подобного не было, а свист скользящего воздуха по заточенному до блеска лезвию топора и глухой удар в конце означали только одно – представление окончено.
Удовлетворенная и улыбающаяся друг другу толпа стала медленно расходиться и заумно обсуждать, как прошла сегодняшняя казнь, будто они что-то в этом понимали. Они искали недочеты в действиях палача, мелкие ошибки, неотточенные движения и, конечно же, не обходили и самого казненного. Даже то, что секунду назад он лишился жизни и сполна ответил за все совершенные им поступки, вид его окаменелой словно после игры в гляделки с Медузой Горгоной головы, в уже пропитанной на сквозь кровью корзине, все еще вызывал у толпы раздражение. Они считали, что просто отрубить голову – мало, сначала нужно было переломать ему все кости, вырвать щипцами все его зубы и медленно прижечь каждый сантиметр его обездвиженного, но все еще чувствующего боль тела, в общем, замучить до такой степени пока тот не упадет на колени и в слезах не начнет молить избавить его от страданий.
Хоть представление прекратилось, и все уже разошлись, у палача работа только начиналась. Ему еще предстояло завернуть тело в мешок, отнести на кладбище, похоронить и еще много всего.
Для преступников и обычных жителей здесь были отдельные кладбища. Никто не желал, чтобы их хоронили рядом. Все считали, что убийцы этого не заслуживали и что те на чьих руках кровь не должны порочить могилы натерпевшихся от их же зверства родственников, отдыхая неподалеку. Люди считали не правильным когда погибший и его же убийца похоронены рядом, поэтому кладбища так и делились, на убитых и убийц.
И хоть название «Кладбище убийц» говорило само за себя, и сразу же становилось ясно, что здесь зарыты только жестокие преступники и одичавшие отбросы общества, другое же названое кладбищем убитых было не совсем верным и имело не большие нестыковки. Да здесь лежали убитые и не в чем неповинные люди, но кроме того тут еще были обычные граждане: дедушки и бабушки спокойно уснувшие во сне в своих теплых кроватях, погибшие от несчастного случая работяги, слишком рано оставившие свои молодые семьи, рожденные в горе бездыханные дети, и случайные утопленники, в общем все остальные, а не только силой лишенные жизни.
Палач знал, что когда он умрет, его, конечно же, похоронят на этом самом кладбище убийц. Его могила станет таким же заросшим густой травой безымянным клочком земли без историй и воспоминаний. Она будет только мозолить прохожим глаза, и занимать лишнее место. Никто никогда не вспомнит о нем, не придёт навестить и не положит даже засохших и не источающих запаха цветов. Возможно, никто даже не будет знать, кто здесь зарыт, ведь кому какая разница.
В обязанности палача входило только проведение казни, но он копил монеты на кое-что очень важное для себя, поэтому цеплялся за любую работу, одной из которых являлась сопровождение священника по подземелью.
Подземелье представляло собой длинный коридор, по бокам которого в клетках держали заключенных, ожидающих своей смерти. Оно находилось прямо под замком, и с разных краев имело две крученые ведущие наверх лестницы, и только один прямой выход на улицу, по которому в последний путь и выводили заключенных. Это была не тюрьма, настоящая тюрьма находилась в северо-восточной части города, здесь же держали тех, кто был приговорен к смерти.
