Наконец он услышал голос Елены Николаевны и вышел. Она, уже умытая и причёсанная, сделала навстречу ему несколько шагов, протянула руку и широко улыбнулась.
– Простите меня, – сказала она. – Я нечаянно уснула. В последние дни для этого как-то не было условий, и вот…
Александр отметил, что она осунулась, серые глаза стали больше и темнее, а от пароходной напускной беспечности не осталось и следа.
– Мой дом к вашим услугам, – предложил он. – Искать вас здесь не придёт никому в голову, всё-таки я хозяин жизни, как сказал жандармский офицер. Поживите у меня, отдохните. Я как раз собираюсь на недельку в Киев, и вы можете остаться здесь хозяйкой.
Она отказалась.
– Содержимое моего чемодана с нетерпением ожидается товарищами. Знаете, что в нём?
– Насколько осведомлена жандармерия, там инструкции господина Ленина.
– Верно, – удивилась она. – Осведомители работают на совесть. Вы не боитесь неприятностей?
– Я только бояться боюсь, Елена Николаевна. Если человек чего-нибудь боится, это всё равно, что он сам себя в тюрьму посадил. От него толку уже мало…
– Что же вам сказали в управлении?
Машарин передал ей разговор в жандармерии.
– Значит, за мной следят и следят, – сказала она. – Не исключено, что я привела и сюда «хвоста»… Вы никого не заметили возле дома?
– Я не привык оглядываться.
– Да, вам это ни к чему. Хотя вчера у завода вы вели себя как заправский конспиратор.
– Так это был ваш товарищ?.. – удивился он. – Я думал – шпик.
После обеда, поговорив о разных пустяках, она засобиралась уходить.
– Александр Дмитриевич, помогите мне унести чемодан. Право слово, это в последний раз. Больше я вас не потревожу.
Машарин горячо запротестовал насчёт последнего раза и добился от неё согласия заходить к нему во всех затруднительных случаях и просто так.
Он распорядился позвать извозчика, и когда доложили, что тот у крыльца, взял чемодан.
На дворе шёл дождик, и верх у экипажа был поднят.
– Куда прикажете? – лихо спросил извозчик, мокро сияя новеньким цилиндром.
– Прямо, – сказал Машарин, уловив нерешительность Елены Николаевны. – Покажем барышне стольный град.
– Понимаем! – сказал извозчик и тронул вожжой дурашливого рысака.
Они долго колесили по городу, пока на одном из перекрестков девушка не дала знак остановиться. Машарин велел извозчику подождать, взял чемодан и, осторожно поддерживая Елену Николаевну, пошёл за ней, как слепой за поводырём.
Неожиданно она попросила чемодан.
– Извините, но сами понимаете…
Он согласно кивнул.
– Только вы уж заходите. А то вас ведь не отыщешь.
– Возможно, когда-нибудь… Я вам очень благодарна, Александр Дмитриевич, и не смею злоупотреблять…
– А вы смейте! Всегда счастлив услужить вам. За это время я привык думать о вас и… Я буду ждать вас.
Вскоре она забежала к Машарину, спасаясь от преследовавших её шпиков, и задержалась у него до позднего вечера. Он производил на неё впечатление довольно странное. Он нравился ей, как нравятся женщинам сильные духом и телом мужчины. В нём не было никакой таинственности, всё будто лежало на поверхности, и в то же время чувствовалась напряжённая внутренняя работа. С другой стороны, он был типичным сыном своего класса, то есть врагом её, и она не могла быть с ним до конца откровенной.
В тот вечер между ними установились отношения, напоминающие искреннюю дружбу двух дипломатов соперничающих стран, когда интересы держав остаются сами по себе, а взаимное расположение людей – само по себе.
