Полёт японского журавля. Я русский - страница 3
– Да, получилось. Это ж надо договариваться, место подобрать. Их же там могут в порошок стереть. – Ладейников задумался на минуту, глядя в окно. – А знаешь, может оно к лучшему. Если выживут, то материал выйдет хоть куда, будет из чего лепить. А нет…
– А на нет и суда нет, – пошутил Вязов.
– Тебя не поймёшь, Илья Ильич. То ты трясёшься за них, то шутишь. Ладно, пока к Потапову для временно задержанных, а там жизнь покажет. Транзитка, так Транзитка.
В камере, куда посадили Синтаро и его друга, находились человек десять. Там были и военные, и гражданские. Новеньким указали на верхний настил из досок, где кто-то спал.
– Симоненко, слезай на выход, – скомандовал охранник, и слегка ткнул рукой человека наверху.
– Вещи можешь не брать, – пошутил кто-то. В камере дружно рассмеялись.
– Надолго будет помнить самоволочку, – добавил другой голос. Уже с первого взгляда было видно, что камера была поделена на две группы. Несколько военных особняком держались рядом с небольшим, почти под потолок, зарешёченным окном, в другом тёмном углу, отдельно, сидели на нарах гражданские.
– Да к нам пополнение! – воскликнул один из гражданских – невысокий мужчина, с большими пушистыми усами. Играя колодой карт, он подошёл почти вплотную к Изаму и толкнул его плечом. – Сыграем, на твой пиджачок? На кон ставлю дырку от бублика.
Народ оживился. Симоненко уже успели увести.
Изаму глупо улыбнулся и тоже слегка толкнул незнакомца в плечо. Усатый сделал удивлённое лицо, кончики его усов слегка приподнялись, потом он расхохотался и протянул свою ладонь. – Семён Будённый или просто Сёма. Вон тот, что слева, это Вася. Василий. Это Пётр, тот, что носки штопает, это Степаныч. Ну а я, Будённый. Значит, Вася, Пётр и Степаныч. А этих можно одним именем называть, товарищ старший лейтенант. Тебя как звать? Не иначе Херохито.
– Кончай людям мозги засирать, товарищ старший лейтенант. Не Херохито, а Хирохито, – поправил военный.
Народ дружно рассмеялся. Хохот был настолько заразительным, что Синтаро тоже стал смеяться, тыча пальцем в друга и повторяя понятую шутку русского.
– Какой такой херо? – продолжали заводиться заключённые. Вместе с ними смеялся и Синтаро.
– Прекрати смеяться, Синтаро, мне совсем не смешно, – возмутился Изаму. – Тебя бы назвали именем императора, чтобы ты чувствовал?
– Брось Изаму, не обижайся. Они шутят. У них язык такой, мне Ли Вей рассказывал. Им скучно здесь, а тут мы пришли, новенькие, вот они и развлекаются.
– Да они, братцы, и вправду, японцы! Ну, япона мать! – продолжал валять дурака Будённый, и нарочито хитро сузил глаза. Он попытался повторить произнесённую новеньким японцем фразу, но запутался в звуках и снова расхохотался, потом вытянул из колоды карту, всунул её в середину и предложил Изаму сдвинуть колоду. Изаму, не размышляя, сдвинул.
– Семён, не пугай парня, а то ещё подумает, что ты волшебник.
– А я и так волшебник, – подмигнул Будённый, раскладывая карты на краю деревянных нар.
– Был бы волшебником, здесь бы не сидел, – произнёс один из военных.
– А мне и здесь неплохо, товарищ старший лейтенант. Тепло, кормят своевременно. Пару бабёнок бы ещё, помясистее, эх, было бы весело.
– Погоди, ещё поведут по глухому-то коридору, не до бабёнок будет.
– Дак, слепой как сказал, посмотрим… – не унывал Будённый.
Время от времени, к новеньким подсаживались все, кто находился в камере, и с помощью жестов пытались завязать разговор, а заодно узнать кто они такие.