Удобно ли сидится на Черном престоле дяде Одему? Поют ли ему здравицы подданные, которые, наконец, получили короля себе по нраву? Конечно.
Пошла ли к нему в служители мать Гундринг? Нашептывает ли у дядиного плеча свои краткие и мудрые советы? Скорее всего.
Взяли ли на место Ярви нового ученика? Протирает ли тот штаны на его стуле, кормит ли его голубей, носит ли каждый вечер дымящийся чай? А как же.
Прольет ли Исриун горькие слезы оттого, что ее увечный нареченный уже не вернется? Она забудет его с той же легкостью, с какой позабыла брата.
Пожалуй, о нем будет тосковать только мать – и то по одной причине: несмотря на все хитроумие, ее стальная хватка на государстве рассыплется в прах без сына-марионетки на черном детском стульчике.
Сожгли ли в его честь корабль, воздвигли ли пустой курган, как утопшему дяде Атилю? Что-то он сомневался.
Пока он думал об этом, его иссохшая кисть свернулась в узловатый, дрожащий кулак.
– Чего ты встревожился? – спросил Джойд.
– Здесь был мой дом.
Ральф устало вздохнул.
– Послушай того, кто знает наверняка, поваренок: прошлое прошло навеки.
– Я дал клятву, – сказал Ярви. – Клятву, от которой не уплыть, как ни греби.
Ральф снова вздохнул.
– Послушай того, кто знает наверняка, поваренок: никогда ни за что не клянись.
– Но раз ты уже поклялся, – сказал Джойд. – Что теперь?
Ярви помрачнел и до боли стиснул челюсти, глядя на крепость. Может статься, боги послали это испытание в наказание. За то, что он был таким доверчивым, таким самодовольным, таким слабым. Но они оставили его в живых. Ему даровали возможность исполнить клятву. Пустить кровь вероломному дядюшке. Вернуть Черный престол.
Но боги не станут ждать целую вечность. С каждым новым восходом тускнеет память об отце. С каждым новым полднем тает могущество матери. С каждыми новыми сумерками дядина длань, обхватившая Гетланд, сжимается крепче. С каждым заходом солнца надежды Ярви подтачивает тьма.
Ясно одно: ни о каком возмездии и возвращении королевства нет и речи, пока он привязан к веслу и прикован к скамье.
Пора искать путь на свободу.
Взмах неподъемного весла, и снова взмах – и Торлбю, и дом, и прежняя жизнь текли, плавно скользя, в небытие. На юг неспешно продвигался «Южный Ветер» – вот только ветер был плохим помощником гребцам на судне. На юг, мимо Гетландских мысов, шхер и заливов, обнесенных валами поселений, рыбацких лодок на волнах прибоя. Мимо луговин и пастбищ, мимо всхолмий с черными точками овец.
И беспощадная, под скрип зубов и надрывы жил, война Ярви с веслом продолжалась. Нельзя сказать, что он побеждал. Победителей не было. Но его поражения, пожалуй, становились не настолько разгромными.
Сумаэль вела их вплотную к берегу, после того как судно, пройдя устье реки Шлемов, загудело от ропота и молитв. Гребцы со страхом посматривали в сторону моря, где спираль черной тучи взрезала небо. Пусть отсюда не разглядеть, но все знали – там, за горизонтом, таилась ломаная цепь островков, которые венчали обломки эльфийских башен.
– Строком, – прошептал Ярви, вытягиваясь, чтобы лучше видеть и одновременно страшась туда смотреть. В века былые из разрушенных эльфийских жилищ люди часто приносили дивные вещи – остатки тех времен, но гордились ими недолго, заболевали и вскоре умирали, и Община служителей объявила те места запретными для человека.
– Отче Мир, защити нас, – буркнул Ральф, начертав нетвердой рукой над своим сердцем священные знаки. Рабам не нужен был кнут, чтобы удвоить усилия и оставить тень над морем далеко за кормой.
