– Александра Константиновна, это ваша картошка, свою я уже прополола. Дайте мне передохнуть, пожалуйста, токсикоз у меня… – взмолилась Лена, прикрывая рот ладонью.
– Я тебе сейчас передохну! Я тебе так передохну, что полетишь ты у меня обратно, в Сосновку, или откуда ты сюда прикатила!
– Ну, попросите кого-нибудь, мужа, например.
– Мужа? Мужа просить гряды полоть?! – глаза свекрови округлились размером с рублёвую монету. – Да ты ополоумела не иначе?! Ну я тебе сейчас покажу, как со свекровью разговаривать.
Константиновна рванула к крыльцу, чтобы пожаловаться Ваське, но не успела войти в дом, как на пороге столкнулась с сыном.
– Васенька, ты представляешь, что твоя жена учудила? – ещё не видя лица сына, она запричитала, как потерпевшая. – Ой божечки, – опешила, когда узрела не лицо, а месиво. – Что это с тобой?
– Чего орёте, аж в доме слышно? – зевнув, Васька вынул из трико пачку папирос.
– Кто ж тебя так, сынок? – запричитала мать, кинувшись на грудь парня. – Да я им всем руки обломаю за такое отношение! Да я на них порчу наведу и заставлю молить прощения!
– Мам, отстань, дай оклематься, – отодвинув мать в сторону, Вася спустился с крыльца. – Упал лицом вниз, быва-а-ает, – сладко зевнул и сунул папиросу в рот.
– Вася, признавайся, кто тебе физиономию попортил? У меня не заржавеет, я быстро тому рога пообломаю, – спустилась к сыну, чтобы поближе рассмотреть синяки.
– Не переживай, пройдёт, – закурив, Вася покосился на жену.
Лена всё также придерживала ладонь у рта, скукожившись от воплей свекрови. Выпустив первую струйку дыма, Василий перевёл заспанный взгляд на мать.
– Чего кричишь-то?
– Картохой заниматься некому, а твоя жена отмахивается. Вася, сердцем чувствую, по миру нас пустить хочет. У меня руки уже не те, не справляюсь. Батька твой в колхозе трудится, а жена загорает. Да где это видано, чтоб молодая девка баклуши била? Да кому скажи…
– Поднимай задницу и пошла на усадьбу, – грозно приказал муж, положив руку на плечо матери.
– Так её, так, миленькую! А то ишь перечить вздумала, – свекровь заулыбалась во все двадцать зубов и погладила сына по животу. – Только ты трогать её не вздумай, а то помнишь, что с Федором жёнка сделала? До сих пор сидит, окаянный, за бабскую натуру сварливую, – шепнула ему на ушко, поглядывая на ненавистную невестку.
– Вась, помру я там. Ей-богу, помру, – заохала Лена, обхватив руками свои плечи. – Тошнит, спасу нет.
– А ведь и правда, что ты тут умирающую лебедь изображаешь? – выпустив клубы дыма, Вася выставил одну ногу вперёд. – У всех жёны, как жёны, а ты шлангом прикидываешься. Что люди скажут? Моя мать на старости лет и куска хлеба у тебя не допросится.
– Вась, – вновь зашептала Константиновна, – а синяк у неё откуда?
– А кто ж его знает. Шлындает где-то, вот и приходит с фингалом.
– У-у, стыд-то какой, а соседи подумают, что ты её таким образом приглаживаешь. Смотри мне, Вася, нам с милицией связываться ни в коем случае нельзя. Батька твой на первом счету в колхозе. Позору не оберёмся.
– Ну что ты, мам, я что, дурак что ли? Понимаю, каким трудом отец репутацию зарабатывал, – сплюнув в траву, Вася приблизился к жене, побледневшей до неузнаваемости. – Делай всё, что мать попросит. Она у меня одна, – ткнув пальцем ей в запястье, поднялся по ступенькам.
– А кто корову встретит? – охрипшим голосом спросила Лена.
– Ой, корову! – расхохоталась Александра. – И что за ней бегать? Сама придёт! Или в вашей деревне коровы обратной дороги не знают?!
