Лично я вдруг заметил, что перестаю понимать слова и не могу связывать их в предложения. Т.е. говорю одно слово, второе, а на третьем первое – уже забыл и смысл всего предложения не улавливаю. И всё это представляется мне такой забавной игрой где-то на грани вербальной реальности. И мы действительно здорово повеселились у ларька, когда, сделав несколько заходов с попыткой сказать: «Дайте мне бутылку „Балтики №3“», – пива купить я так и не смог. Да, это было смешно – не уметь связать трех слов. И я видел, что в это состояние непонимания – можно углубиться; его территория была загадочной, тихой, неопределимой и совершенно не известной… Но что если я там потеряюсь, не смогу вернуться? Останусь таким вот полуидиотом, не способным купить и бутылки пива?
И постепенно веселье сменяется страхом, который растет: появляется дрожь, слабость, озноб, я не могу идти и, кажется, готов потерять сознание. Доходит до того, что я прошу вызвать мне «скорую», потому что решил, что умираю – ни больше ни меньше. Мой друг приносит домашний телефон – а к тому времени мы уже переместились к нему домой: «Если хочешь, звони сам». И – да – я склоняюсь к тому, чтобы сделать это, хотя прекрасно понимаю, что, сдаваясь врачам, я здорово подставляю и себя и друзей. Но, с другой стороны, если я сейчас упаду и начну биться в предсмертных конвульсиях – в чем почти не сомневался – я подставлю всех ничуть не меньше. И все же я медлю… И тут вдруг Эльга начинает смеяться – не громко, не безумно – нормальным смехом, только уж больно неожиданным и долгим, – а потом говорит примерно следующее: «Слушай, если ты хочешь умирать – так умирай, это можно, это ничего, ничего страшного». Вот как. Значит, любимая не держит меня, она меня отпускает! да еще со смехом – это хорошо. Что ж, я ложусь на детский диванчик в комнате моего лучшего друга, отворачиваюсь лицом к стене и начинаю «умирать», т.е. и сам себя отпускаю, позволяю случиться тому, что должно случиться. И… не происходит ничего, а точнее, через пару минут я вдруг понимаю, что всё прошло: и страх, и слабость, и желание вызвать «скорую». То есть умирать уже не нужно, можно вставать.
Однако не «чудесное воскресение» стало кульминацией той сессии. Она наступила позже, ночью, под звездным небом, по дороге домой. Где я уже сам смеюсь и плачу одновременно, потому что совершенно ясно вижу, что умирать действительно можно. И, значит – МОЖНО ВСЁ. Да, можно прямо здесь лечь и не встать больше никогда, и никому от этого не будет плохо, не будет хуже. Вот это облегчение! И всё потому что и «жизнь», и «смерть» – это то же самое: просто слова, за которыми нет ничего реального, точнее, за ними – как и за всеми остальными словами – есть другая Реальность: живая, таинственная, сказать (правду) про которую можно только то, что она действительно Есть. И самое интересное: с точки зрения той, на секунду открывшейся мне Реальности, то, что мы здесь понимаем под словом «жизнь», – это скорее и есть смерть, а то, что мы называем «смертью», гораздо ближе к тому, что можно обозначить как «настоящая жизнь»; то есть все перевернулось в один миг, все оказалось наоборот…
Ненадолго, правда. Но тем не менее до сих пор – хотя уже давным-давно не употребляю и не интересуюсь – я считаю психоделики такие, например, как псилоцибиновые грибы, самой сильной вещью из всех, что может предложить человеку внешний мир. Т.е. растения-силы могут, при благоприятных условиях, стать источником подлинного мистического опыта. И никто меня в этом не разубедит. Потому что это был и мой непосредственный опыт.
