Он[606] вошел в сарай, лег на ковер, закрыв глаза, перестал ясно думать. Одни образы сменялись другими. На одном на чем-то он долго, радостно остановился, когда его развлек какой-то близко знакомый, пришепетывающий голос, говоривший за сараем:
– Да я и спрашивал не Петра Михайловича, а князя Андрея Николаевича Болконского.
Князь Андрей пропустил мимо ушей этот голос и стал спрашивать себя, о чем он так долго и радостно думал. О чем последнем? Да, вот о чем:
«Я вошел в заднюю дверь нашей комнаты. Она (Наташа) сидела перед трюмо и чесала волосы. Она услыхала мои шаги и оглянулась. Оглянулась, держа пряди волос в руке и прикрывая ими румяную, свежую щеку, и смотрела радостно-благодарно на меня. И я был ее счастливый муж, и она была, да, Наташа. Да… Да, в эти самые щеки, в эти плечи,[607] может быть, целовал ее этот человек.[608] Нет, нет, никогда, видно, никогда я не прощу, не забуду этого».
Князь Андрей почувствовал, что слезы душат его. Он[609] приподнялся и перевернулся на другой бок.
«И могло, могло этого не быть. Нет, я одно хочу, хочу еще. Это – убить этого человека и видеть ее.[610] И зачем он не женился на ней? Он не удостоил ее. Да, то, что для меня – верх моих желаний, для него – презренно. Так, их есть царство земное. Что же мое?..... Что-то есть и все-таки не хочу я быть ими».[611]
В входной двери послышались шаги и голоса. Он знал, что это были батальонные командиры, которые шли к нему пить чай, но кроме их был знакомый голос, который сказал:
– Que diable![612]
Андрей оглянулся. Это был Pierre, который в своей пуховой шляпе, входя вместе с офицерами, не нагнулся и стукнулся головой о жердь, остававшуюся сверх ворот сарая.
Pierre с первого взгляда на своего друга заметил, что, ежели он переменился с последнего их свидания, то только в том, что за это время он еще дальше ушел на том пути мрачного озлобления. Андрей с насмешливой и скорее неприязненной улыбкой встретил Безухова.
Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей теперь из своего мира, в особенности же Pierr’а, с которым он почему-то чувствовал необходимость всегда быть откровенным и еще более потому, что вид Pierr’a напоминал ему живее всего их последнее свидание и угрожал ему повторением тех объяснений, которые были при последнем свидании. Князь Андрей, сам не зная почему, испытывал неловкость смотреть ему прямо в глаза (неловкость эта тотчас же передалась Pierr’у) и боялся остаться с ним с глазу на глаз.
– А, вот как, – сказал он, подходя к нему и обнимая его. – Какими судьбами? Очень рад.
Но в то время, как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица была больше, чем сухость, была враждебность, как будто он говорил: «Ты – очень хороший человек, но оставь меня, мне тяжело с тобою».
Последнее свиданье их было в Москве, когда Андрей получил письмо Ростовой.[613]
– Mon cher. Я[614] приехал.... Так..... знаете… приехал… мне интересно, – сказал Pierre, краснея. – Полк мой еще не готов.[615]
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал Андрей.[616]
– Да, да…[617]
– Ну, что Москва? Что мои? Приехали ли, наконец, в Москву? – спросил князь Андрей.
– Не знаю.[618] Жюли Друбецкая говорила, что она получила письмо из Смоленской губернии.
– Не понимаю, что делают. Не понимаю.[619] Войдите,[620] господа, – обратился он к офицерам, которые, увидав гостя, замялись у входа в сарай. Впереди офицеров был Тимохин с красным носом,
