Полное собрание стихотворений и поэм. Том IV - страница 30



Как тайна тайн природа молчалива,
Бежит лисица через жалкий лес,
А в Африке у льва свалялась грива,
В саванне вонь бензина, след колес…
Природа ненавидит человека,
Готовит бунт – вулканы, ледники
Нахмурились: «Да будет он калека!
Собьём с него генетики куски!
И разума лишённый обезьян,
Как волк трусцой из городов сбежит».
А Бог бормочет наверху: «Смутьян!»,
Он не вмешается, не защитит…

Новый Джеймс Бонд

О Господи, на что он годен!
Смотрю на Бонда в свете ламп
Шон был приятно старомоден,
А этот как-то сиволап…
Зачем он так дерётся много?
Как будто полицейский-brute?!
Он выглядит вполне убого,
Не джентльмен, совсем не good…

«Мэри Клинг умерла в прошлом году…»

Мэри Клинг умерла в прошлом году
Это была маленькая загорелая женщина
С острыми чертами лица,
соответствовавшими её фамилии
Четырнадцать лет Мэри Клинг
была моим литературным агентом
Девки в агентстве La nouvelle
agence плакали от неё
А мне нравилась Мэри
и её крепкие сигареты
Мы отлично ладили с ней,
оба злые и агрессивные…
Однажды она продала
мою книгу в 135 страниц
За 120 тысяч франков
В издательство Flammarion!
Мы оба гордились тогда…
Эх, Мэри, Мэри, эх!
Когда ты вошла в мир
иной в сигаретном дыме,
Я уверен, они там все вскочили…

Пласты воспоминаний

Пласты седых воспоминаний
Всплывают медленно со дна
Как моя мать была юна
В эпоху путчей и восстаний!
Ей год был, когда взяли Рим
Arditi в чёрном облаченье,
И три, когда ушёл сквозь дым
В кромешный Ад товарищ Ленин…
В её двенадцать Гитлер взмыл
Кровавым стягом над Рейхстагом,
А в её двадцать – к нам вступил
Гусиным шагом…
Дивизии и сгустки рот…
Вот в танковом кордебалете
К нам вся Германия идёт,
А матери, – лишь двадцать эти…
Она бежала на завод
И бомбы скромно измеряла
Пусть к нам Германия идёт!
Чтоб ты пришла и здесь пропала!
Отвинтим головы врагам,
Прокатимся по ним на танках,
Как мы катались по горам,
Когда детьми были, на санках…
В двадцать два года я был сдан
На руки миру и природе.
Отец – солдат, войны капкан,
Потом – победа… Легче, вроде.
И ей двадцать четыре было,
Когда оружье победило…

«Сентябрь холодный и прямой…»

Сентябрь холодный и прямой,
Зачем-то на ноябрь похожий,
И с диктатурою самой,
С режимом полицейским, всё же
Сентябрь строительством гудит,
Через дожди здесь льют бетоны
Из телевизора галдит
Нам кто? Двулицые Нероны.
Один – советский офицер,
Которому моча бьёт в темя,
Другой же – питерский позёр,
Такое нам двоится время…

Кротовья нора

Ну что я там забыл, в Европе этой?
Их скушные, безводные музеи,
Их пыльные военные трофеи,
Их жирные Амуры и Психеи,
Пейзажи с Ледой, лебедем продетой?
Проткнутой. А немецкие полотна?!
Бобов с свиньёй покушавшие плотно,
Их мастера писали жирных дам!
За всю Европу я гвоздя не дам,
Не дам истёртых тугриков с Востока,
Где Туркестана грезит поволока…
Жил в Вене. Переполненный музей!
Сквэр – километры ляжек, сисек, задниц,
Австрийских нашпигованных проказниц.
Немецкую тушёнку дам – глазей!
Оправленную в Греции сюжеты
Богов с Богинями похабные дуэты,
Особенно Юпитер-сексопил,
Что не одну матрону загубил.
Потом я в Риме стены изучал,
Твой потолок, Сикстинская капелла!
Я восхищался, а потом скучал,
Всё более скучал, зевая смело:
«Европа лишь кротовая нора».
Прав Бонапарт, ура ему, ура!

«И сильные движенья таза…»

Ф.

И сильные движенья таза,
И два горящих карих глаза,
Живот, колени и чулки…
Меня до гробовой доски
Твоего тела злой клубок
Тревожить будет, о, зверёк!

«Улыбаясь как гестапо…»

Улыбаясь как гестапо,
На Люциферов похожи,