И будучи частью этого контекста, о чем еще и мечтать, кроме как стать добрым швейцаром на выходе, который поможет надеть пальто, выслушает последние пьяные жалобы, утешит, пообещает, что все будет хорошо, и вызовет такси.
Это наверное удивительно и почти дико звучит в моих устах (даже для меня удивительно и почти дико), но каждым моим поступком, каждым жестом, каждым словом движет любовь, которая больше меня. И эта моя любовь все еще слишком прагматична.
Вообще-то, смешно – если отвлечься и посмотреть со стороны.
Все непросто
Потому что, во-первых, до «просто» всем присутствующим еще несколько витков эволюции. Человек рожден из праха ради цветущей сложности и неизбежно сопутствующих ей заблуждений. Если кто смотрел британский сериал «Миранда», то здесь следует воскликнуть с интонациями ее мамы: «Это так весело!»
Потому что, во-вторых, лето перевалило за половину, и это тот счастливый момент, когда лично я не верю, что бывает зима. Знаю (теоретически), но не верю.
А еще потому что из человеческого мира со свистом уходит смысл. Все время, как воздух из шарика.
Дырки, через которые уходит смысл, можно залепить магией (в самом широком смысле слова). Любым, то есть, деятельным обещанием бессмертия.
Вот например искусством отлично залепляются дырки. Тем, которое подлинное и мертвому зайцу разъяснено раз и навсегда[1].
Я не шучу про зайца. Ну, почти не шучу.
Пустота, которая образуется на месте смысла, проще всего заполняется чувством собственной правоты. Такой уж материал, идеально ложится именно в эту дырку.
Как и смысл, правота требует действий. Но, как бы это сказать, несколько иных.
Если смысл требует нести его и наполнять все, что подлежит заполнению, правота требует идти и истреблять все, ей противоречащее. Вот почему отсутствие смысла неизбежно приводит к агрессии.
Проще говоря, если вам кажется, что для улучшения вашей жизни надо кого-то убить, у вас на месте смысла дырка. И вы отчаянно смертны – вот прямо сейчас.
Вспомнилось вдруг одно из самых регулярных наваждений позднего детства. Это когда окружающий мир вдруг начинает казаться двумерным, а дома (если накрыло на улице) – фанерными декорациями, пальцем толкни, рухнут.
Это было почему-то довольно приятно, совершенно меня завораживало. И казалось чем-то, не знаю даже, как сказать – нехорошим? неприличным? – как будто реальность вдруг стала без трусов. Как будто вот сейчас она и есть «настоящая», какой ее никто не видит.
(Хорошо еще, что мне тогда не был известен целый пласт соответствующей литературы, а то сколько наивных спекуляций насчет майи породил бы на радостях детский ум, подумать страшно.)
И в связи с этим до меня вдруг дошло: с некоторых пор все, что я делаю всеми доступными мне способами – про многомерность мира. Про то, что видимым слоем реальность не ограничивается, с него только начинается восприятие, и если им же заканчивается, это просто ущербность, физический недостаток; впрочем, устранимый.
Быть частью реальности и не ощущать (хотя бы) ее текучесть, быть захваченным потоком времени и не чувствовать (хотя бы) его движение – ну, слушайте, так дело не пойдет. Я так не играю.
Вернее, я играю не так.
Поэтому все, с чем я прихожу к вам под окна, чтобы докричаться и выманить из дома во двор, в открытый всем ветрам мир живых – про другие слои, про глубину, про абсолютно внятные, но не очевидные взаимосвязи всего со всем. И в первую очередь – человека с собственной глубиной.
