— Четыре месяца, — корчась от боли, прошипел он сквозь зубы и отвалился обратно на кровать, тяжело дыша.
— Четыре месяца! — взорвалась я. — Осень на дворе! Я как здесь выживу? Ни одежды, ни дров, мука заканчивается. Жрать нечего будет. А снег выпадет? Через четыре месяца здесь будут сугробы по уши. У меня семья, у меня мама, работа там. Я вернуться должна в город!
Мокрые джинсы запутались в верёвке, и я их кинула. В негодовании всплеснула руками. Уходил мой последний шанс. Я подбежала к двери, открыла её и выскочила в холодный воздух ранней осени, сразу же продрогнув до костей. Замерла в усыхающей траве, глядя, как уходит мужчина.
В походном костюме защитного цвета. С большим рюкзаком за плечами, ружьё, маленький котелок болтался сбоку. Он остановился на безопасном расстоянии от меня и обернулся. Офигел, увидев девушку в нижнем белье. Кто он? Охотник, биолог или золотоискатель? Последнее очень опасно. Я видела, как он, разинув рот и вытаращив глаза, кивнул мне, мол, что надо. Я отрицательно покачала головой, попятилась обратно к дому. Зашла в тёплое помещение и закрыла дверь, а вместе с ней и глаза.
Нормально всё, сейчас вещи подсохнут, возьму на складе гвозди и молоток, надо крышу заколотить до наступления темноты, которой я стала бояться. В ночи всякая тварь ползает. А пока можно было поваляться и постараться забыть о залётном мужике.
Упала, убитая горем, на шкуры и поняла, что не буду ничего делать, и завтра, скорей всего, тоже. Вот так проваляюсь денёк другой, истлею ближе к зиме.
По спине проехались горячие пальцы. Ему, наверно, было больно двигаться, но утешать принялся. И единственный доступный ему способ утешения — хороший трах. Только ошибся, мне была глубоко неприятна сложившаяся ситуация. Откинула его пальцы, а он руку мою ухватил у локтя и рывком повернул меня к себе, подкинув на свои ноги. Лихо так усадил верхом, я только ахнула.
— Не хочу, — окрысилась, глядя в его полузакрытые глаза, а в ягодицы упёрся твёрдый член.
Дёрнулась, а он с силой руку скрутил и когтями в бедро впился. Ни одной эмоции на странном лице. Смотрел пристально, и всё.
— Я сейчас, как заряжу тебе прямо в рану, охренеешь! Отпусти, сказала!
Лихо оскалился и отшвырнул меня, скинув с кровати.
— Ублюдок, — обошла его и выхватила себе одну шкуру. — Животное.
Но что поделаешь. Пошла через час, когда джинсы высохли, чинить крышу, мне спать на полке, а в дыру дуло и капало иногда.
На улице заглянула в хлев. Столько дней здесь, а пока времени не было все помещения обследовать. В старом заброшенном козлятнике на стенах висело несколько заржавевших топоров и тесаков. Кое-как взобравшись на крышу и забив оторванное железо на место, я вернулась в дом, полностью вооружившись.
Выронила свои находки из рук. В доме были открыты все окна, на стуле у печи сидел Ильич и вытягивал из своей израненной плоти мной затянутые кривые проволочки. От раны остался уродливый бугор, на волосатом торсе, руках и на шее — алые царапины. В общем, зверь был здоров, что оптимизма мне не прибавило. Больше всего убило, что на бёдрах его висела чёрная брезентовая тряпка— подобие юбки. Зря я топоры в дом принесла. Вот хрен его знает, что за существо: может, он ко мне сейчас сексуальный интерес имеет, а с приходом зимы сменит его на гастрономический. Зря я с чистокровным человеком не ушла.
От этих мыслей стало мне одиноко и тоскливо, я пошарпала к своей полке. С трудом забравшись на неё, закуталась в шкуру и стала горевать.
