Читать я научилась в три с половиной года. Это было особым поводом для маминой гордости.
Лет до шестнадцати эти поводы не переводились. Я была «тихонькой», прилежной, послушной. «Будь умничкой», – говорила мама. И я была. В школе пятерки, дома – рисунки, стихи и книжки, книжки. Зачем безобразить, если куда интереснее лечь на ковер, упереть руки в подбородок и угодить в какую-то чужую историю? Книжек мама покупала много. Так много, что в библиотеку за книгами я даже не ходила: не успевала освоить постоянно прибывающие на наших полках. Дальнейший жизненный путь представлялся мне не иначе как неспешное открытие этих томов, один за одним, последовательно – и так, пока запас не иссякнет. Что должно было следовать за этим – я не задумывалась. Вероятно, последняя книга должна была быть прочитана на смертном одре.
Даже если очень поднапрячься, я от силы вспомню одну-другую детскую провинность, когда я по глупости огорчила маму и дело кончилось ее или моими слезами. Хотя память включилась в тот же момент, что и распознавание первых печатных слов. Щелк – пошла запись. С подробностями.
Собственно, меня просто не посещали идеи хулиганства. Не приходило в голову не выучить урок и схватить пару. Бросить в школьный унитаз пивные дрожжи или подложить учителю кнопку. Или украсть деньги в раздевалке из чужого кармана. Попробовать курить на стройке вместе с мальчишками…
А вот стройка – манила. Этот долгострой торчал прямо напротив школы – здание в три этажа, зеркально повторяющее наше. Бетонные блоки выросли в каркас, но ни окон, ни дверей к ним приладить уже не успели. Всё накрылось медным тазом. Все девяностые дело не двигалось с мертвой точки, и постепенно стройка стала приютом для бомжей, маньяков, наркоманов и привидений. По крайней мере, так гласили школьные легенды. Сама я там не видела ни тех, ни других. Но так ведь я не ходила, поскольку была боязлива, – может быть, вся эта публика там и впрямь водилась. А отважная Белка делала вылазки и прихватывала с собой Наталку. Мы же с Чпоксом трусили, и нам приходилось довольствоваться их рассказами про разбросанные на этажах шприцы и про «одну девочку, которая пошла и не вернулась».
Я боялась не столкновения с наркоманами. Да и в привидения, конечно, не верилось. Я боялась переступить черту. А обозначена она была четко. И Ульяша, и все родители при слове «стройка» делали большие глаза и твердили только одно: «Не вздумайте». Помимо всего прочего, перекрытия там ветшали, и вместо встречи с маньяком можно было провалиться в какую-нибудь дыру и переломать ноги. И только моя мама меня не напутствовала. Ей и в голову не приходило, что я сама не понимаю, где опасная зона. Я понимала. Но опасная зона почему-то очень тянула.
Я говорю «мама», «мамина гордость». Вообще-то папа у меня тоже есть. И даже вполне такой положительный папа. С в/о и без в/п. Спортсмен. Который год каждый день бегает по утрам и поэтому выглядит лет на десять моложе своих ровесников. Почему эти чудесные качества не передались мне по наследству?..
Папа ушел от нас, когда мне было шесть. Здесь моя внутренняя запись дала сбой. Это происшествие начисто стерлось из моей памяти. Помню только коридор, уставленный коробками. И мама говорит, что папа теперь будет жить в другом месте. В каком другом? Почему не с нами? Кажется, я этих вопросов даже не задавала. Очень хорошо помню это ощущение, когда папа вдруг в нашей жизни обнаруживался и я вся холодела от чувства вины. А он обнаруживался – звонил нам по выходным. К телефону подходила мама, слушала молчание и трубку бросала на рычаг.
