На следующий день я позвонила Коваленке. Долгое время я о нем совсем ничего не знала.
Номер у него, на удивление, был тот же, и он меня узнал.
– Я сразу подумала о тебе, – объяснила я. – Как ты?
– Да как. Сам лежу в кардиоцентре. На похоронах не был.
– А что случилось с Ярославцевым? Что?
Коваленко рассказал, что Ярославцев болел диабетом, долго и мучительно, и к нему подобралась уже последняя стадия, когда светит гангрена. Это во-первых. Во-вторых, у него отобрали журнал и сместили с председательского поста. В-третьих, у Ярославцева был роман с несовершеннолетней девочкой из нашей же школы. Из тех пятиклашек выросла, наверное. Это дело раскрылось и грозило чудовищным свинским скандалом.
– Но самое главное, Тань, он хотел стать известным… А ты знаешь, что все книжки, которые у него вышли, – они все за его счет были выпущены… Ну и выбросился из окна.
Я поняла, что совсем не знала Ярославцева. И мне стало еще паршивее от всех этих историй. В этот вечер мы напились с Мишей вдвоем, и я ревела, сидя на полу и привалившись к дивану. Ярославцева было жаль.
Через три года я стала постепенно из-под Миши выползать. Замужество мое сошло на нет. Я перевезла вещи к Леле на Звездную, взяла билет и отправилась в отпуск. В Томск. Чувствовала я себя как после тяжелой болезни. Еду вот на рекреацию…
В деле восстановления сил Коваленко мог оказаться очень кстати. Помнит ли он меня? Я набрала знакомый номер. Не сразу, сначала сверяя каждую цифру. Боясь, что никто не ответит или ответит кто-то другой.
– Алексей Николаич? Это Таня Коржуткина. Помните меня?
– Как забыть, Танечка?
– А я от мужа ушла.
– Это оччень, оччень хорошая новость, – обрадовался Коваленко.
И назначил мне встречу в его дворе. «Там машина такая, башмачком, – объяснил он. – Я буду в ней тебя ждать».
Я долго репетировала нашу встречу, но вошла во двор все равно дрожа как осиновый лист, не зная, чего ожидать.
Коваленко сидел в башмачке. «Полысел» – это было первое, что я подумала. С досадой. Преодолев смущение, Коваленко с жаром меня поцеловал так, что у меня пресеклось дыхание. Целовался Коваленко всегда взасос, а с Мишей мы это делали одними губами, и я забыла, как нужно управляться с языком, который Коваленко мне запихивал в рот.
Но так был разбит лед скованности, и мы, как некогда, отправились в Ключи.
Сначала казалось, что все вернулось на круги своя, как будто мне девятнадцать. Я так же торжественно мылась по утрам и прыгала в такси. Мама мне даже сказала, что я похорошела.
После Миши мне все это показалось сказкой. Никто не кричит на меня, никто не говорит, как мне надо жить, никто не пьет запоями и не лишает меня сна. Коваленко кормил меня с ложечки и возил за грибами. Мне казалось, что впервые в жизни я счастлива.
Но тогда-то и произошел этот сдвиг… или, вернее, начал происходить. Зашевелились тектонические плиты. Но мы пока только ощущали легкие толчки.
В ту пору Ангелина уехала к дочери в Красноярск, и Коваленко мне сказал решительно:
– Я хочу, чтобы ты пожила со мной. А завтра к шести утра приезжай, поедем с мужиками на рыбалку.
«Блин, а что же я маме скажу? – заметалась я и тут же себя одернула: – Боже мой, я женщина в разводе, а не школьница. Могу я иметь любовника, в конце концов?»
Вечером я зашла к маме в комнату и сказала:
– Мама, у меня есть любовник.
– Рост, вес, образование? – запросила мама, не отрываясь от монитора.
