Он взял отца на руки, посмотрел на Либби, затем на меня.
– Твой дед, – сказал он, держа его на руках. – Вот что могу я сказать об этом старом хрене. Он всегда любил ловить свой обед вместо того, чтобы покупать его в магазине, так ведь?
Он почти плакал, говоря это. Я отвел взгляд.
Либби закусила губу, отбросила волосы с правой стороны лица. Даррен уложил Деда в новую могилу, затем ковшом засыпал его выкопанной землей, потом насыпал еще, черпнув глины со дна ручья и вывалив ее сверху, а затем стал раскатывать курган все сильнее и сильнее, безумнее и безумнее, переломав все кости Деда, так что любому, кто бы выкопал их, было бы все равно.
Таков обычай вервольфов.
– А что будет со мной? – сказал я по дороге домой в кабине погрузчика.
– В смысле – со мной? – сказал Даррен, и когда я глянул на луну, которая только-только появилась над верхушками деревьев, она была яркой и круглой. В ее свете четко рисовался его силуэт, склонившийся над рулем так, словно он родился для этого.
Каждый мальчик, у которого никогда не было отца, преклоняется перед своим дядей.
– Он имеет в виду – с ним, – сказала Либби, иначе подчеркнув слова.
– О, о, – сказал Даррен, притормаживая при выезде из деревьев. – Твоя мама, она…
– Не все дети, рожденные от вервольфов, становятся вервольфами, – сказала Либби. – Твоя мама не унаследовала этого от твоего Деда.
– Некоторые нет, – сказал Даррен.
– Некоторым везет, – сказала Либби.
Остальную дорогу мы молчали, как и остальную часть ночи, по крайней мере, пока Даррен не начал втягивать воздух сквозь зубы за кухонным столом, словно думал о чем-то все время и уже не мог держать этого в себе.
– Прекрати, – сказала Либби.
Я сидел рядом с ней у очага, огонь разгорелся не сразу.
– Не жди, – сказал Даррен с рассеянным взглядом и вышел прежде, чем Либби успела остановить его.
Но я думал, что она и не стала бы.
Погрузчик взревел, провел светом фар по окнам кухни и зарычал, удаляясь к городу, высоко подняв ковш.
– Собирай вещи, – сказала мне Либби.
Я взял черный мусорный мешок.
Когда Даррен поутру вернулся, я стоял у багажника «Эль Камино», ища свой учебник по математике.
Но верфольфам не нужна математика.
Даррен снова был обнажен.
Вместо разномастных купюр и бутылок кулера на его плече был широкий черный пояс.
– Помнишь, когда ты хотел быть вампиром? – сказал он мне, все время глядя на дом.
Его руки и подбородок были черны от запекшейся крови, и вонял он соляркой.
Я кивнул, типа вспомнив, как я хотел быть вампиром. Это было из выцветшей книжки комиксов, которую он позволил мне читать вместе с ним, когда впервые вернулся домой.
– Это лучше, – сказал Даррен с заразительной улыбкой, затаившейся в углах губ. Затем появилась Либби, с руками в муке, с закатанными рукавами.
Она остановилась в нескольких шагах, смахнула белую полосу с лица, затем посмотрела на дорогу за спиной Даррена, а затем медленно перевела взгляд на него. На его руки. На подбородок. На его глаза.
– Нет, – сказала она.
– Я не виноват, – ответил Даррен. – Не то место и не то время.
Потертый черный пояс на его плече принадлежал копу. Это было видно по всем его карманам. Даже пистолет с перламутровой рукоятью все еще был в его шаблонной кобуре, тускло-белая рукоять хлопала Даррена по бедру, на каждом шагу поблескивая серебряной звездочкой.
– Спорю, выручим семьдесят пять баксов за него в придорожной забегаловке, – сказал он, взвешивая его в ладони, словно показывая его ценность.
