Я так испугался, что не помню, как в избушке оказался и дверь запер. Помню только, лежу на скамейке, одно ухо и глаза спят. Но вторым ухом всё-таки слушаю, потому что интересно.
Сначала эта рогатая морда по земле топала: «Тух…тух…тух…тух…» А потом она подошла к нашей избушке и начала чем-то хрумкать возле стола. А ещё эта морда громко чавкала и всё время роняла разные вещи, как у себя дома. Потом она ушла куда глаза глядят, и я наконец-то уснул полностью. Правда поспать, как следует, мне не удалось. Я только глаза закрыл, только с Соловьём-Разбойником сражаться начал, а дедушка давай меня тормошить и спрашивать:
– Миш, это ты картошку съел?
Я сел на край скамейки и переспросил:
– Что съел?
Деда:
– Картошку? На ветке висела авоська с картошкой.
И я ещё не проснулся, но уже вспомнил про шерстяную рогатую морду и про ноздри, и про рога-экскаватор, и про то, как эта морда что-то роняла возле избушки и как она хозяйничала нашими продуктами. И я догадался, что это она съела картошку, но побоялся сказать дедушке правду. Я подумал, что он заругает меня за то, что я привёл её в лагерь. Поэтому я сказал:
– Угу. Я!
А деда улыбнулся на всю ивановскую и опять спросил:
– И пачку масла тоже ты?
– Я деда. Есть чего-то захотелось, вот и съел…
Дедушка всё не унимался и спрашивал:
– Что же это получается? Ёксель моксель! И полбанки соли тоже ты?
А я снова покивал головой:
– Да, деда…получается, что я, – и тяжело вздохнул.
– Да я по следам вижу, что тут лось был. Ты чего, Миш? – и хохочет так, что чуть не падает.
Тогда я тоже засмеялся и сказал:
– Не знаю, деда. Это я так просто.
И после этого мы хохотали уже вдвоём, чуть животики не надорвали, до слёз прямо.
А потом мы стали наводить порядки. И дедушка вдруг сказал:
– Я ещё вчера слышал, как за озером пилы жужжали. Видимо, лесорубы его угодье нарушили, вот сохатый и подался на поиски лучшего места.
А я спросил:
– А зачем он от нас ушёл? Мы же не лесорубы, жил бы тут. Разве ему здесь плохо? Вон сколько съел?
Тогда дедушка голову почесал, вздохнул и сказал:
– Так ведь одним днём сыт не будешь, вот и ушёл на поиски корма.
Глава V. За добро добром
Я расстроился немного:
– Эххх. Жалко, что ушёл. Познакомиться бы…– потом я помог деду поднять перевёрнутую скамейку и спросил. – Деда, а почему ты лося сохатым назвал?
А деда крякнул, присел и ответил:
– Кхе, кхе! Хороший вопрос, Мишка. Садись-ка, сейчас я тебе расскажу.
– Ага! С превеликим удовольствием, – и я тоже уселся на скамейку поудобнее.
Деда посидел минутку, потом встал, развёл костёр, повесил над огнём чайник, покряхтел и начал:
– Эту историю мне ещё мой дед рассказывал. А ему его дед. И деду деда тоже дед. И так тыщу лет. Получается, история нам от пращура досталась.
– Ух ты! Здо́рово! У меня был дедушка – ящур!
А деда опять улыбнулся на всю ивановскую:
– Да не ящур, а пращур. Предок значит.
– А-а-а. Ну тогда не интересно!
– Да ты погодь! Я же ещё рассказ не начал.
Потом деда присел рядом, прищурился куда-то в даль и продолжил:
– Тут недалёко деревенька Кимжа имеется. Вся из себя складная да ладная. Куда ни взгляни, всюду глаз радуется, – сказка, да и только! Вот там-то и жил наш предок. А звали его Добрыня.
По весне Добрынюшка рожь сеял. Летом ягоды да грибы собирал. Ну и рыбку удил. А как же! Зимой всё чаще возле печи лапти да корзины плёл. Тем и здравствовал.
И вот пришла весна-красна. Добрыня поле вспахал. Потом садил, затем рядил. Не успел оглянуться, а за весной и лето поспело.
