Полярный – Москва - страница 24

Большинство ребят нашего класса – комсомольцы, те, кто ещё не стал ими, – это люди второго сорта. И их жизненная цель, разумеется, тоже стать комсомольцем. Так мы думали тогда и не сомневались в своей правоте.

Наступила последняя четвертая четверть, и в апреле наш седьмой «в» взбунтовался против своей Нелли Гавриловны. События катились, как снежный ком. Какие-то мелочи, неудовольствие друг другом привело к тому, что мы объявили своему классному руководителю бойкот.

Юность жестока и беспощадна, увы. Нелли Гавриловна слегла. Мы поостыли. Первыми проявили жалость и сострадание девчонки. Навестили учительницу и повинились в том, в чём были не правы. Вроде бы восстановился внешний мир. Мы тихо закончили седьмой класс, и больше классным руководителем Нелли Гавриловна у нас не была, а вскоре, как мне кажется, совсем ушла из школы.

К восьмому классу Ира уехала из Полярного, её папу перевели в Ригу. Мы писали друг другу письма.

Но без подруг невозможно, и теперь моей подругой стала Света Зажирей. Конечно, я знала её и раньше, но издалека. Когда-то на новогоднем карнавале в Доме офицеров я увидела её в маскарадном костюме герцога Бекингема (Света очень высокая девочка), а её подружка изображала Анну Австрийскую. К своему стыду, я тогда ещё не читала бессмертный роман Дюма.

Света Зажирей жила в так называемом сталинском доме. Квартиры здесь были двухкомнатные, но комнаты больше, а потолки выше, чем в позже построенных хрущёвских домах. Комнаты располагались одна за другой, затем кухня, а параллельный им неширокий коридор упирался в двери ванной комнаты и туалета. Вполне стандартная и знакомая многим планировка.

Когда я уехала из Полярного, мои родители переехали в такую же квартиру, в сталинский дом. Я в ней не жила, бывала лишь на каникулах, поэтому квартира эта для меня осталась чужой.

Шла вторая четверть учебного года в восьмом классе, когда у нас появился новенький по имени Олег. В отличие от шумного, хулиганистого Тушканова Олега – его тёзка был тихим интеллигентным мальчиком в очках. Да к тому же отличником. Мы с девчонками никак не могли расслышать его фамилию, когда его вызывали к доске, пока на оставленной им тетрадке не прочитали: Хлопунов.

Хлопунов Олег жил в доме Светы Зажирей, только в другом подъезде. И, разумеется, я влюбилась теперь уже в этого Олега. Самое интересное, что мне казалось, что я ему тоже нравлюсь, поэтому я вела себя самым глупым образом.

При всей своей интеллигентности Хлопунов не отказывался принять участие в карточной игре, например, в «дурака», когда мы втроём (я, Света и он) собирались у Светы Зажирей. Об этом мальчике я не могу сказать ни одного плохого слова. Похоже, пока я была с ним знакома, он не совершил ни одного неблаговидного поступка, не сказал ни одной дерзости. И надо признаться, что на общем фоне школьного разгильдяйства это было необычно и очень приятно.

Помню уходящий 1965 год. Праздник Нового года для меня всегда был прекрасным. Большая нарядная ёлка в школьном актовом зале. Небольшие ёлочки, увитые серпантином, на перилах центральной лестницы, ведущей на 2-й этаж школы. Дома тоже всегда ёлка или на худой конец – сосна! С ёлками на севере напряжёнка. Новый год всегда праздновался весело, радостно. И вот проводили 1965 год. Ушедший год было почему-то жаль, даже саму цифру – 1965.

В конце января в нашем северном краю первый раз появляется солнце. Оно бледное, холодное, висит низко над горизонтом всего несколько часов, но как мы все ему рады! За долгую полярную зиму все уже устали от электрического света, который можно выключить около двух часов дня, а вновь включить уже около четырёх. Неудивительно поэтому, что и календарный приход весны в наших краях праздновался особенно, а назывался этот праздник «Проводы зимы». Зима в начале марта и не собиралась уходить с Кольского полуострова, но провожать её мы уже начинали.