С удовольствием увидела, как врач расплывается в теплой улыбке. И вздрогнула от ледяного тона Елены Викторовны:
- Ну, вот. Пожалуйста, наглядная демонстрация. Надеюсь, теперь у тебя сомнений не осталось?
- Вы сами просили, - пробурчала Эри.
- Конечно. - Елена Викторовна улыбнулась. Не по-настоящему, но все же. И тон сбавила. – Сейчас мы просили сами, не отрицаем. Но вот что, Эри. Видишь ли… Так делать нельзя.
Эри сдвинула тонкие, едва заметные брови:
- Что – нельзя?
- Звенеть, - мягко объяснила Елена Викторовна.
Эри, ища поддержки, повернулась к Григорию Алексеевичу. Тот грустно кивнул.
- Совсем нельзя? – обескураженно переспросила Эри, - никогда?
- Боюсь, что так, - отозвался врач. – Разве что мы сами тебя об этом попросим.
- А просто, самой – нельзя?
Григорий Алексеевич качнул головой:
- Нет.
- Нет, - эхом отозвалась Елена Викторовна.
- Почему?! – Эри вертела головой, глядя то на одного воспитателя, то на другого – ей все больше хотелось расплакаться.
С таким единодушием взрослых, без единой лазейки, сквозь которую светилась бы надежда – если очень хочется, то можно – девочке редко доводилось сталкиваться. Не плакала пока только оттого, что боялась пропустить ответ. - Почему?!
- Видишь ли… Никто здесь, кроме тебя, звенеть не умеет. И слышать тоже.
Эри подумала и осторожно хихикнула. Кажется, у взрослых это называется «шутка». Ну, конечно, над ней шутят! Сейчас Григорий Алексеевич скажет что-нибудь смешное, и они вместе с ним и Еленой Викторовной будут долго хохотать.
- Я знаю! Вы шутите, - гордая тем, что догадалась, объявила Эри.
И приосанилась на стуле. Так ведь не может быть, чтобы не слышать, правда?
А Григорий Алексеевич грустно покачал головой:
- Увы, моя хорошая. Не шучу.
И скоро Эри, к своему ужасу, поняла, что он действительно не шутит.
Потом не раз вспоминала тот разговор. И, взрослея, понимала, что детство ее закончилось именно тогда. В ту ночь пришло осознание: она не такая, как другие. Своим умением слышать и звенеть она может навредить другим людям.
«Понимаешь, - говорил тогда Григорий Алексеевич, - это нечестно, так себя вести. Как будто ты играешь с ребятами в жмурки – но у тебя, когда водишь, глаза развязаны. А ребята этого не видят и думают, что завязаны – так же, как у них, когда водят. А это нехорошо, ты согласна?»
Конечно, Эри тогда согласилась. И с этим, и с тем, что взрослые говорили потом. Пообещала, что звенеть больше не будет. А о том, что слышит других людей, никому не будет рассказывать.
«Это будет нашим с тобой секретом, ладно?»
И Эри хранила секрет. Все последующие двенадцать лет – хранила. Хотя, чем дальше взрослела, тем все более болезненным становилось понимание: в Бункере ее боятся.
От нее старались скрывать мысли и чувства. Григорий Алексеевич, Елена Викторовна и Вадим Александрович о способностях Эри знали. Остальные взрослые и подрастающая «молодежь» - другие дети – кажется, интуитивно догадывались. Эри обходили стороной даже самые маленькие из ребят - то ли сами, то ли наслушавшись более старших. И в одну непрекрасную ночь Эри поняла, что не может больше сдерживаться.
***
Пять ночей назад Григорий Алексеевич поручил Олегу следить в лаборатории за температурой какого-то раствора. Дело несложное, но требующее внимательности: температуру необходимо было поддерживать постоянную, при отклонении более чем на два градуса в любую сторону увеличивать или уменьшать нагрев.
