– Есть еще одна проблема, – объяснил штурман, – уже более приятная. Сейчас в кают-компании должны накрыть праздничный рождественский стол для офицеров[12].
Оказавшись на мостике, Скотт долгое время осматривал окрестные ледовые поля в подзорную трубу, которой по-прежнему отдавал предпочтение перед биноклем, а затем приказал придерживаться юго-юго-восточного направления, а при невозможности найти выход из этого ледового плена, ложиться в дрейф.
– Иного решения я тоже не вижу, – согласился с ним командир корабля.
– Как только накроют рождественский стол, передадите свой пост вахтенному офицеру, и я рад буду предоставить вам право второго тоста.
– Не знаю, честно говоря, стоит ли в такой ситуации затевать праздничный ужин.
– В какой «такой ситуации»? – спокойно прикурил сигару Скотт. – Вы что, действительно находите во всем этом, – обвел он подзорной трубой пространство перед собой, – нечто из ряда вон выходящее?
– Очевидно, вы правы, – мрачно согласился Эванс.
– Миллионы мужчин во всем мире сочли бы за честь посидеть сейчас с нами за рождественским столом на траверзе Антарктиды. А ведь для тех людей, в кругу которых мы сейчас окажемся, поход к ледовому континенту – это еще и свершение мечты.
– Почти равной походу к стивенсоновскому «острову сокровищ», – поддержал начальника экспедиции штурман Гарри Пеннел. – Сужу хотя бы по себе.
Скотт неожиданно замолчал. Он вообще обладал странноватой способностью умолкать в разгар любой беседы, пусть даже той, которую сам же затеял. При этом он словно бы проваливался в свою угрюмую сосредоточенность, которая еще с гардемаринских времен множество раз ставила в неловкое или двусмысленное положение не только собеседников, но и его самого. Взбодрился же лишь после того, как рядом на палубе появился лейтенант Мирз.
– Так что там ваш русский говорил по поводу полярного тракта, лейтенант Сесил? – задумчиво спросил начальник экспедиции, в очередной раз осматривая в подзорную трубу скопление появившихся прямо по курсу небольших айсбергов.
Командир «Терра Новы» и ее штурман уже давно пользовались биноклями, однако Скотт по-прежнему отдавал предпочтение подзорным трубам, закупив определенное их количество для экспедиции. С первого же походного дня офицеры обратили внимание, что, при своем небольшом росте, с подзорной трубой в руках, Скотт рази тельно напоминает Бонапарта, который, уже в ипостаси почетного пленника, всматривался в очертания «тюремного» острова Святой Елены. Особенно это сходство проявлялось тогда, когда «полковник флота» облачался в свою видавшую виды походную офицерскую шинель, которую тоже зачем-то прихватил в эту экспедицию.
– …Что всякий полярный тракт существует лишь до тех пор, пока исправно платит дань смерти. Или что-то в этом роде, – по-борцовски, словно перед выходом на ковер, повел неширокими, но мускулистыми плечами коренастый, смуглолицый Мирз, по лицу которого можно было изучать генезис не столько британцев, сколько потомков Аттилы или Тамерлана.
– А ведь в этом скрыт глубокий смысл, лейтенант. Не находите?
– Как и во всяком восточном изречении, сэр. Восточная философия пока что так же не исследована нами, европейцами, как и пространства Антарктики.
– Почему-то я все чаще обращаюсь к этому вещему высказыванию, – только теперь капитан опустил подзорную трубу и, закрыв усталые, слезящиеся на резком боковом ветру глаза, какое-то время стоял так, словно бы осматривая пространство перед собой внутренним взором. – «Пока исправно платит дань смерти…» Смахивает на мрачное пророчество. Не находите?
