Джереми целует нежную округлость ее живота. Ну, ладно… легкое чувство голода еще никому не повредило.
Гейл хихикает, а потом умолкает и делает глубокий вдох. Дождь возобновляется, слабо, но настойчиво барабанит по нейлону палатки, отгоняя насекомых, шум и запах еды. Какое-то время во всей Вселенной нет ничего, кроме тела Гейл, тела Джереми… а потом их общего тела, не принадлежащего никому.
Они и раньше занимались любовью… в ту первую ночь после вечеринки Чака Гилпена… но это все так же странно и чудесно, и в тот вечер, в палатке под дождем, Джереми по-настоящему перестает быть собой, и Гейл перестает быть собой, и их мысли соединяются и смешиваются так же, как и тела. Потом, после вечности растворения друг в друге, Джереми чувствует нарастающий оргазм Гейл и переживает его, как свой, а Гейл взлетает на вздымающейся волне его кульминации, такой непохожей на ее собственную, но тоже разделяемой ею. Они вместе достигают вершины, и на мгновение Гейл кажется, что она со всех сторон окружена телом своего любимого. Он постепенно расслабляется, а она удерживает его руками и ногами.
Наконец они откатываются друг от друга на примятых спальных мешках. Воздух в палатке влажный от их дыхания и пота. Снаружи уже совсем темно. Гейл расстегивает клапан, и они высовываются из палатки под мелкую морось, чувствуя капли дождя на лице и груди, вдыхая прохладный воздух и ловя ртом небесную влагу.
Теперь Бремены не читают мысли друг друга, не проникают друг другу в сознание – они просто стали друг другом, мгновенно разделяя каждую мысль и каждое ощущение. Хотя нет, это описание не совсем точное: отдельных его и ее просто не существует, и осознание себя приходит к ним постепенно, подобно тому, как медленно отступает утренний прилив, оставляя после себя артефакты на мокром берегу.
Охладившись и освежившись под дождем, они снова ныряют в палатку, вытирают друг друга пушистыми полотенцами и устраиваются в спальниках между слоями гусиного пуха. Гейл кладет голову на плечо Джереми, а его ладонь удобно ложится на ее поясницу, словно это место всегда было предназначено для его рук.
Они идеально дополняют друг друга.
На следующий день Джереми и Гейл завтракают в Ютике и снова едут на север, в горы. В Олд-Фордж они арендуют байдарку и исследуют цепочку озер, о которой читал Джереми. Озера застроены гораздо сильнее, чем он предполагал, и от домов на берегу доносится шипение и потрескивание нейрошума, но молодожены находят безлюдные острова и песчаные косы для трех ночевок, перемещаясь между озерами на веслах и волоком. Правда, на пятый день двухдневный ливень и переправа волоком длиной в две с половиной мили прогоняют их с Лонг-Лейк.
Гейл и Джереми находят таксофон и возвращаются в Олд-Фордж с бородатым молодым человеком из фирмы проката байдарок. Потом усаживаются в свой фыркающий «Фольксваген» и углубляются в горы, сделав семидесятимильный крюк к озеру Сарама и деревне в Кин-Вэлли. Здесь Джереми покупает путеводитель с пешеходным маршрутом, они впервые надевают рюкзаки и через лес идут к месту под названием Биг-Слайд.
Путеводитель сообщает, что продолжительность маршрута составляет всего 3,85 мили по тропе средней сложности под названием «Братья», но слово «средний» тут явно не подходит, поскольку тропа ведет их прямо на скалы, мимо водопадов, через гребни и небольшие вершины. Вскоре Джереми понимает, что «3,85 мили» – это напрямую, если измерять с самолета. Кроме того, он признает, что рюкзаки получились слишком тяжелые. Гейл предлагает выбросить мешок с древесным углем и вторую упаковку пива, но ее муж избавляется от нескольких пакетов смеси сухофруктов и орехов, настаивая на необходимости сохранить все, что нужно для цивилизованного путешествия.
