– артиллеристы, исходя из прогнозов коллег, требовали 57 и 100 мм противотанковых орудий, в которых не было нужды до 1943—44 годов и учились поражать цели, движущиеся со скоростью 70—80 км в час, в то время как всю войну немецкие бронемашины пропыхтели на 40—50 км;
– общевойсковые командиры ожидали высокой культуры огневого взаимодействия немецких войск на поле боя, основываясь на традициях 1 мировой войны, заветах И. Брухмюллера и теоретических трудах генерала Бернгарди. И насколько изумлён был В. И. Чуйков, когда, впервые подъезжая к линии фронта, он увидел, как немецкая артиллерия вяло разбрасывает снаряды в узкой полосе, что означало у неё «артиллерийское наступление».
Мог ли беспощадный реалист и прагматик пройти мимо совокупности всех этих свидетельств? Не должен ли он был искать запасного варианта мажорному рефрену «Если завтра война, если завтра в поход, если чёрная туча нагрянет…»?
Само непонятное современникам сталинское неприятие начала войны 22 июня, ведь директива 21-го уже была спущена в войска, свидетельствует не о разбросе мнений и колебании, а об его уверенности в худшем исходе развития событий. Это было восстание волевого темперамента против безотрадных выводов ума. Оно не могло продолжаться долго!
* * * * Какая ценностная ориентация, в конечном итоге, определяла исход борьбы летом 1941 года?
Всякая война в той её части, что касается только средств насилия достижения общеполитической цели, решает в раздельности или одновременно 3 задачи:
– уничтожение (поражение) вооружённых сил неприятеля;
– захват его территории как исключение её ресурсов из борьбы;
– уничтожение (подрыв) военно-экономического потенциала.
Начиная войну, главной целью своих действий вермахт ставил уничтожение вооружённых сил СССР, т.е. регулярной армии и флота, достижение двух других полагалось следствием первой, при этом третья задача практически не рассматривалась, подразумевалось, что захват территории означает и овладение её военно-экономическим потенциалом – это вполне оправдалось на Западе. Более того специальные удары авиацией по экономическим центрам разбитого противника воспринимались как вредные самим себе – ведь это всё равно достанется победителю. Мероприятия по уничтожению военно-экономического потенциала врага теоретически признавались только в той мере, насколько возникала перспектива длительной войны, которая заранее объявлялась исключённой, пока борьба имеет континентальный характер и не касается США.
Поэтому в первые часы войны германское командование находилось в крайней тревоге – не начнут ли русские быстрый отвод войск из пограничья, выводя из-под удара вермахта. И с каким облегчением, даже ликованием оно восприняло массовые контрудары советских войск во второй половине дня 22 июня и всю неделю до 28 июня. Всё шло даже лучше задуманного! Бросаемые в бой чьей-то окаменевшей волей, русские не уходили – атаковали под Шяуляем, Белостоком, Брестом, Кальварией, Ровно, Луцком, Ковелем, Владимиром-Волынским, Перемышлем, в яростном порыве вклинивались в расположение немецких войск, всё более и более охватываемые железными клещами танковых клиньев. Это была захватывающая война – опасная и в то же время победоносно-упоительная!
Враг был силён, поражал обилием техники – но всё происходило в соответствии с канонами классической военной науки Клаузевица-Шлиффена! Уже в конце второй недели войны начальник штаба сухопутных войск генерал Г. Гальдер записал в служебный дневник фразу о том, что Франция была разбита за 40 дней, крушения России следует ожидать в ещё более короткие сроки!
