Не помогает ему и ссылка на Аристотеля, который «употребил этот термин как раз с целью обозначения определенного класса действий и поступков человека, а именно тех, которые детерминируются не потребностями, желаниями, а пониманием нужности, необходимости тех или иных действий. Иначе говоря, речь идет о классе сознательных поступков и действий или о стремлениях, опосредованных размышлением».[289] Во-первых, если речь идет об обозначении определенного класса поступков или действий (как автор умудрился поступок противопоставить действию?) через термин «воля», то «воля» становится объективным фактором, а не субъективным; соответственно, дальнейшая «привязка» ее к психике более затруднительна. Во-вторых, странно противопоставлены потребности, желания пониманию нужности, поскольку последнее есть не что иное, как осознание потребности. Думается, в принципе нельзя противопоставлять потребность и осознание потребности, можно противопоставлять только осознанные и неосознанные потребности в рамках потребности как родового понятия. В-третьих, если при определении воли речь идет о сознательных поступках и действиях, то ничего здесь специфичного по обособлению воли нет, поскольку выделено поведение и сознание, объективное и его отражение, восприятие и создание образа возможного в психике и т. д. В-четвертых, какое-то обособление воли появляется тогда, когда автор говорит о стремлениях, опосредованных размышлением. Однако и здесь все заканчивается мышлением, поскольку формой выражения стремления признано мышление (точнее было бы наоборот, но и это ситуации не изменяет, поскольку воля в определенной степени отождествляется с мышлением). Правда, при этом может быть сделано замечание, что автор пишет не о мышлении, а о размышлении, но философия последней категории не знает и использует только категорию мышления.
Таким образом, из приведенной попытки дать понятие и определение ничего особенного пока в воле не проявляется, и воля как самостоятельная категория психики пока не видна, поскольку отождествляется с разумом, мышлением, сознанием и за их пределы не выходит. На этом фоне остается неясным стремление автора сохранить волю как обособленную категорию психики.
Ничуть не лучше и остальные рассуждения Е. П. Ильина. Так, он выделяет соотношение волевой и эмоциональной сферы,[290] но если здесь мы поменяем термин «воля», на термин «разум» или «интеллект», то все рассуждения можно оставить теми же самыми, ничего, по сути, в тексте не меняя. Очень похоже на то, что сказанное относится и к другим положениям работы (волевое усилие как активность разума, волевая регуляция как способность мышления к регуляции и саморегуляции и т. д.). При выделении волевых качеств личности автор признает, что как «само понятие “волевые качества”, так и конкретный набор этих качеств остаются весьма неопределенными, что заставляет некоторых ученых сомневаться в действительном существовании» их.[291] И это естественно, поскольку, не определившись с понятием воли, совершенно невозможно установить ее признаки, качества, виды и т. д., а Е. П. Ильину, как мы уже видели, это сделать не удалось.
Вроде бы картина с волей несколько проясняется с анализом некоторых ее качеств, приводимых Е. П. Ильиным: целеустремленности, инициативности, организованности, дисциплинированности, настойчивости, выдержки, решительности, самостоятельности, смелости, исполнительности.
