Шэн говорил, чтобы я тут ничего не пила, вот только меня все еще знобило, а приятный охлаждающий чай замечательно помогал. Несколько раз пришлось просить добавки, пока полностью не утолила жажду и последнюю кружку с громким стуком не поставила на стол.
Раздавшийся стук словно сорвал заслон от некой двери, где прятался табор цыган. В роли табора была я, собственной скромной персоной.Мужчины за моей спиной уже затянули какую-то занудную песню. Я терпела, долго терпела, несколько раз сцеживая зевки в кулак.
– Уважаемые, а по веселее ничего нет? Может, танцевальное? – вальяжно положив локоть на стол, развернулась к посетителям. Обратилась именно к тем чей разговор подслушала. Остальные меня мало интересовали: чуть в стороне возле бара, сидела девушка с парнем, а еще тройка выпивох устроилась прямо на камнях, которые кто-то сложил возле входа.
Двое мужчин перестали завывать и удивленно уставились на меня.
– А музыка? – слегка заплетающимся языком спросила у них же. Я чувствовала себя на удивление легко и беззаботно.Они отставили в сторону напитки и удивленно осмотрелись. «У вас. У вас спрашиваю, милы-е-ее». Не ответили.
– Так ты нам сама спой. Мы подыграем. Правда, Тормий.
– И то правда, Формий!
И они вдвоем начали нескладно хлопать в ладоши и натянуто улыбаясь.
Слуха, надо сказать, у них не было. Зато у меня было все – и слух, и голос, и желание.
Хотела бы я на этом моменте сказать: «А дальше, как в тумане», но я все отчетливо помнила.
Началось всё с «Вдруг, как в сказке хлопнула дверь1…»
И эта песня оказалась пророческой. После того, как я забралась на сцену и начала петь, в таверне стало намного оживлённее. Во-первых, Тормий и Формий созвали людей с улицы, а кого не звали – пришли сами.Когда народ собрался у полуразвалившейся сцены, на которой произошел мой дебют, жара шла во всю. Людям нравилось. Песочные платки внизу прыгали, кричали и танцевали в такт. На словах «В темно-синем лесу, где трепещут осины…2» ко мне начал пробираться никто иной как Шэн. А поскольку я тщательно подражала герою Юрия Никулина и старательно размахивала ногами – а-ля канкан, ко мне он подобрался не сразу. Да что там? Я даже про больную ногу забыла. И нисколько не удивилась тому факту, что как только у него получилось пробиться, он подлым приемом схватил меня со спины подмышки и начал стаскивать со сцены.
– Катя! Ты что творишь? Я сказал сидеть тихо и ничего не пить.
Я же не могла уйти со сцены просто так и всем своим двадцати почитателям старательно кричала:
– Ал би бег! Ал би бег!3А что? У Шварценеггера получилось же вернуться, чем я хуже?
Прошло уже полчаса с момента, как мой концертный зал опустел и зрители разошлись. Некоторые на прощание хлопали меня по плечу или просто махали рукой. Все это время под недовольным взглядом карих глаз я давилась водой, плотно обхватив кружку ладонями и не отрывая от глиняного дна взгляд. Еще раз наиболее громко и жалобно всхлипнула и сделала большой глоток.
– Отпустило? – подал голос надзиратель.
– НЕТ! – буркнула, не глядя.
– Ясно. А я к ней торопился. Переживал! И что я вижу: оставленная мной девушка поет на сцене странные песни и фривольно, – он подчеркнул это слово, – фривольно танцует перед местными алкашами.
Оторвала взгляд от кружки и напоролась на недовольный взгляд Шэна, он сидел откинувшись на спинку стула, сложив на груди руки в замок.«Торопился?» – никогда бы не подумала, но сердечко приятно встрепенулось.
