Популярный обзор русской истории: VI—XVII вв. Издание 2-е, исправленное и дополненное - страница 6

Однако же при этом он еще и демонстрирует всю ограниченность прогностической функции исторического знания. Принципиальных аргументов тут два. Первый заключается в том, что более или менее поддается ретроспективному предсказанию лишь система, обладающая постоянными физическими характеристиками, которые подчиняются известным и не изменяемым законам. Так, например, движение планет и светил подчиняется строгим законам небесной механики. Поэтому астрофизики могут, исходя из знания постоянства действия этих законов, вывести как представления о начале Вселенной, так и о ее конце. Человеческая история же являет собой «открытую» систему, в которой действуют субъекты, наделенные свободой воли и выбора. И выбор, который они делают, не детерминирован никакими физическими законами (а законы человеческие часто попирает). Исходя из этого обстоятельства, человеческие поступки сплошь и рядом иррациональны и не поддаются сколько-нибудь ответственному прогнозированию. Скажем, подойди Николай II к решению о том, что делать с манифестантами в феврале 1917 г. рационально, – то есть с позиций полученного им ранее опыта – глядишь, и Февральской революции не было бы. А мы бы с вами сегодня гуляли на торжествах по поводу 400-летия Дома Романовых. Но он поступил вопреки рациональности. Вопрос почему (влияние императрицы, советников, плохой погоды или неудач на фронте) здесь не столь важен. В итоге случилось то, что случилось. И ныне мы отмечаем столетие Октябрьской (социалистической?) революции. Мне кажется, что что-то подобное думал Карл Маркс, утверждая, как известно, что «История повторяется дважды: сначала как трагедия, а затем как фарс».

Второй аргумент, подрывающий основы прогностической функции истории, был в свое время предложен английским философом и мыслителем Карлом Поппером. В своей работе «Нищета историцизма» он вполне обоснованно доказал, что для того, чтобы прогнозировать будущее, надо предвидеть те научные, а за ними и технические открытия, которые существенно изменят нашу повседневную жизнь и мир в будущем. Но, опираясь на историю, этого сделать принципиально невозможно.

Во-первых, говоря словами замечательного нашего поэта Федора Тютчева: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется». Скажите, кто из вас лет десять назад предполагал, какое место в нашей жизни будут играть социальные сети, которые были побочным продуктом появления интернета? Может, кто-нибудь предполагал, когда четверть века назад был создан лазер, что сегодня он будет считывать информацию с оптических дисков, передавать ее в оптико-волоконных кабелях, использоваться в медицине, в космической промышленности и пр.? То же можно сказать и о большинстве изобретений, сделанных в древности. Вряд ли безвестный изобретатель колеса понимал, ЧТО он изобрел и где его открытие будет применяться. Между тем его изобретение до неузнаваемости изменило мир и продолжает менять по сей день.

А во-вторых, даже в том случае, когда мы догадываемся, куда движется прогресс (а это бывает далеко не всегда), то сроки внедрения инноваций мы предсказать не можем. Вот вам простой пример. В силу экологических и сугубо экономических причин (колебания цен на рынке нефти) человечество уже давно и с успехом ищет замену двигателям внутреннего сгорания, особенно в автомобилестроении. И на этом пути сделано немало успехов. Мы представляем, что в будущем, скорее всего, люди будут пользоваться электрокарами или машинами с гибридными (а может, и водородными) двигателями. На международных автосалонах можно посмотреть прототипы этих машин, а компания «Тесла» уже выпускает вполне конкурентоспособные автомобили с электродвигателями. Но мир (пожалуй, за исключением Японии, где электрокары уже стали повседневностью) не спешит в массовом порядке переходить на новые средства передвижения. Почему?