– Зиму он у нас прожил, – поведала женщина. – А к лету в лес его отнесли. Раньше-то он часто прибегал во двор. Я ему семечки на завалинке оставляла. А теперь уж не выходит из леса, большой стал, своей жизнью зажил, – она вздохнула. – Каждому своя пора приходит начинать жизнь и заканчивать ее…
Она поправила платок и приказала:
– Ступай в дом. На стол уже накрывать пора, нечего мужиков голодными держать, и сама, небось, наголодалась после леса. А цветы в кувшин поставь, он на комоде сверху.
12
Катя хлопотала в доме. Через открытое окно слышала голоса Ильиничны и Степана, топот Илюши. Ей очень хотелось выглянуть в окошко, но она сдерживала себя и все чаще поглядывала на дверь.
– Батюшки! – говорила за окном Ильинична. – Тебя и не узнать! Теперь хоть на человека опять стал похож. Давно пора было убрать эту бородищу, а то всех зверей в лесу распугал своим видом лохматым. Так ты, значит, на станцию ездил. Сказал бы, я тебя хотела попросить сахару привезти, в нашем сельпо закончился, только в понедельник подвезут. Ну, ладно, не беда, с вареньем чай попьем.
– Завтра завезу, – отвечал Степан. – А к чаю в сумке возьми конфеты и все остальное.
– Да зачем, Степушка, тратишься, у нас ведь своих запасов пока, слава Богу, хватает.
– Знаю, что хватает, а эти тоже не помешают, сама говорила, Илюшка, худой стал.
– Спасибо, кормилец. Пойдем, Катя уж ждет, поди, давно. Да сына зови ужинать.
Девушка поправила волосы, заплетенные в косу, села на стул. Быстро встала и отошла к печке. Прислонила к ней руки, не сводя с двери глаз. Послышались тяжелые шаги Степана. Склонясь в дверном проеме, он вошел в комнату.
– Ой! – сказала Катя и прикрыла рот рукой. Она не узнала его. На нее смотрел еще молодой, очень красивый мужчина с короткой стрижкой и выбритыми щеками.
Степан смутился от ее изумленного взгляда, негромко кашлянул.
– Не узнала, видать, – грубовато произнес он.
Катя не нашлась, что ответить. Вбежал Илюшка и спас их обоих, потянув отца за стол и что-то энергично объясняя ему руками. Вошла бабка, принесла холодную сметану. Все были голодными и с аппетитом принялись есть. Девушка бросала быстрые взгляды на Степана. Но тот, как обычно, был ровным и спокойным, неторопливо ел и отвечал на бабкины вопросы.
– А ты чего, Степа, ноне заехал? – спросила Ильинична. – Я думала, ты у себя на кордоне, только к завтрему ждала.
Степан отпил кваса, обтер ладонью рот.
– Участковый Пугачев позвонил. Вы там с Илюшкой целую революцию устроили, и Раиса заявление в полицию написала. Ездил разбираться.
Бабка сердито отложила ложку.
– Вот язва! Тэ скарин ман дэ вэл! (Чтобы ее Бог покарал). Пусть она хоть пять заявлений пишет, а я мальчонку не отдам! Вот и весь мой сказ! Стара я, значит, им всем стала! Ребенка мне уже доверять нельзя! А они, молодые, значит, будут о нем заботиться? Знаю я, как они позаботятся! Не отдам!
– Успокойся, дае (мама), – сдержанно произнес Степан. – Никто у нас Илюшку не отнимет. Я тоже живой. В интернат оформил его, в октябре туда свезу. Станет там учиться, а на выходные забирать домой его буду. А теперь давайте спокойно поедим.
Ильинична, не в силах успокоиться, дрожащей рукой взяла ложку, но уронила ее на пол.
Катя принесла ей другую, ласково погладила по плечу и сказала:
– Кто первым съест суп, тот настоящий супергерой!
Мальчик энергично заработал ложкой, остальные тоже продолжали ужинать.
