Окончательно измотанная и опустошенная я остановилась, собираясь шагнуть уже, к шарааку, прямо в пламя и дать ему сжечь меня, ведь в борьбе нет никакого смысла. Но неожиданно среди яростного гудения огня и бесконечно повторяющих издевательства голосов послышался новый звук. Совсем иной, звонкий, чистый, пролившийся прохладой на охватившую меня горячку отчаяния и безысходности. Он шел прямо из той тьмы, что так пугала меня все время, и чем громче становился, тем, казалось, светлее она была.
Голос. Это был чей-то голос, напевающий что-то негромко и монотонно, и мне вдруг захотелось пойти на него, ведь он давал такое облегчение.
Колыбельку ночь качает,
Месяц песню напевает,
Спи малышка, бед не зная,
Пусть к утру твой страх растает.
Сжав кулаки и собрав остаток сил, я рванулась на песню, побежала сломя голову, отринув страх неизвестности, что жестоко схватил за горло.
Как туман в белесой дымке,
Водят хоровод снежинки,
Кружат белою поземкой,
Напевают ей негромко,
Забирая боль с собой,
Навевая сон-покой.
Ронра. Это был он, я узнала его ломкий голос, наполненный сейчас заботой и беспокойством. К ним я потянулась всем существом, уже не мчась, а буквально взлетая навстречу разгоняющему жестокую тьму свечению и распахнула глаза, уставившись на парня.
За окошком ветер-скрипка,
На устах дрожит улыбка,
Сон твой сладок... без тревог...
Спи, наш маленький цветок.
Продолжил напевать он практически себе под нос, не замечая моего пробуждения. Горло пересохло, смотреть было больно, голова налита неподъемной тяжестью, но я чувствовала себя неожиданно обновленной.
Ронра завел свою замечательную песенку заново, и, повинуясь ему, я опять уснула, но теперь сны мои были легкими, воздушными, наполненными светом от необычайно крупных и ярких звезд на вроде бы черном, но совсем не пугающем этим небе, кружением снежинок, что не холодили обнаженную кожу, а вместо этого постепенно обращались в ярко-синие цветы, подставляющие свои нежные лепестки под солнечные лучи. Целое море сверкания, цвета, тепла и комфорта, и я в нем купалась, не боясь больше идти в любом направлении.
Причиной следующего пробуждения было ворчание целителя, принесшего новую порцию горячего питья и высказывающего недовольство онору Бора, что сейчас занимал тот самый стул, где видела в прошлый раз его сына. Я смотрела на него сквозь ресницы и ловила себя на том, что отталкивающих и пугающих черт нахожу все меньше. Темные круги под глазами придавали ему еще больше нормальности, чем раньше, заставляя шевельнуться в душе что-то похожее… на жалость? Даиг, разве такой, как он, может нуждаться в жалости слабой девчонки?
– И чего ты тут высиживаешь, предводитель, – бухтел бородач. – Сиди-не сиди, горячка пройдет, когда ей положено, никак не раньше.
– Отстань, Ундо! – беззлобно огрызнулся главный анир и потер ладонями лицо.
– Тяжко тебе? Ты ж смотри и дальше сразу веселья не жди! Медок-то ликолевый, если вызреть ему не дать, так и будет горечью отдавать, – усмехнулся старший мужчина.
– Вот поучи меня еще, с какого боку к девке-то приноровиться, – раздраженно ответил Бора и поднялся.
– И поучу, а ты послушай!
– Ты лучше Ронра здесь торчать не разрешай, пока меня нет! А с остальным я и сам разберусь! – огрызнулся предводитель и ушел.
– Хватит прятаться, крохотуля, – сказал мне Ундо, и подсунул ладонь под затылок, помогая сесть, и напоил головокружительно пахнущим отваром. – Все у вас хорошо будет с ним. Резок наш Бора, да порывист, а другим ему и быть нельзя. Но и ты горяча да сладка, вязнет он в тебе, вот и не сопротивляйся этому, пусть и вовсе потонет, обоим это только в радость и будет. И у тебя заживет, где болит, и ему метаться хватит. Покою вам обоим надо, покою.
