В моей вольной интерпретации карлик, ревнивый аки Отелло, а теперь ещё и безвинно репрессированный, узнав, что я собираюсь наведаться к его даме (не мог же я скрыть это от друга!), так рвал и метал, что мне ничего не оставалось, как принять его жёсткий ультиматум: или мы едем вместе – или я ему смертельный враг. – Так как же мне поступить?.. – вкрадчиво спрашивал я. Решать судьбу моего остеохондроза (а заодно и дружбы) предоставлялось прекрасной Елене, в которой, по моим расчётам, должна была восторжествовать клятва Гиппократа, помноженная на тоску и чувство вины перед несправедливо наказанным возлюбленным.
В конце письма я, как честный человек, просил Лену отзвониться – и уже подробно обговорить со мной все организационные подробности.
Так случилось, что в тот же вечер ко мне наведался Порочестер – в последний раз примерить костюм перед окончательной отделкой. Едва он вошёл, как мне бросилось в глаза его не совсем обычное поведение. Вопреки обычаю он не стал бегать по моей квартире и громко восторгаться, а сразу прошёл в кухню, уселся на табуретку в углу и, как-то опасливо нахохлившись, принялся молча ждать, пока закипит чайник.
Вскоре тот весело засвистел – у меня чайник со свистком, представляете?.. – но даже этот радостный звук, так напоминающий о детских годах, не привёл Порочестера в норму.
– Что вы такой смурной, дружище?.. – не выдержал я. – Неужели совесть замучила? Да извинитесь перед старушкой, и дело с концом…
Но Порочестер только головой помотал. Тогда я решил, что это – всего лишь отражение моей собственной нервозности (Лена всё не перезванивала, а ведь с момента отправки письма прошло уже полдня!). Но тут вдруг выяснилось, что у него был свой, личный повод для тревоги, потому что неожиданно он сказал:
– Вы-таки додавили меня, дружище. Поздравьте меня! Сегодня утром я совершил самый рискованный поступок в своей жизни!
– Ну?.. – с деланным интересом приподнял я брови, почти не слушая: в этот миг я вертелся вокруг Порочестера, сосредоточенно осматривая костюмные швы – не застряло ли в них чего лишнего. А тот, помявшись немного, признался:
– Написал аcidophileen в личку и предложил встретиться.
– Ну! – Я чуть не проглотил булавку, которую только что вытащил из его брюк и машинально сунул в рот. Такое развитие событий – я имею в виду письмо – не входило в мои планы. Или, наоборот, входило – в зависимости от того, что именно и как он написал Елене. Если не брякнул лишнего, а только плакался о своих неземных чувствах так же, как ежедневно – мне, то, может, и…
Но я, увы, слишком туг на мозги, чтобы мгновенно прокручивать в голове такие сложные комбинации, поэтому просто сделал тупое лицо и спросил:
– Ну и что?
– Пока ничего, – скорбно сообщил Порочестер, вылавливая ложечкой листки мяты. – Во всяком случае, когда я выходил из дому – было ничего… Дружище, вы не очень рассердитесь, если я нарушу наш уговор и воспользуюсь при вас смартфоном??
– Конечно, дружище, – ответил я, смекая, как будет досадно, если в последнюю минуту моя филигранная интрига рухнет из-за самодеятельности этого идиота. Впрочем, почему идиота? Ведь это я и никто другой так долго и терпеливо подогревал в нём смелость и решительность…
Пока он лазил на сайт, я чутко бдел за спиной, делая вид, что оправляю морщинки на джинсовых плечах. Но зря старался – никакого письма в личке не оказалось. На Порочестера было жалко смотреть.
