— Ничего не бойся, — шепнул он одними губами. — Пока ты со мной, я никому тебя не отдам. Если не будет другого выхода, я убью тебя сам. Но я никому не позволю тронуть тебя! Даже Хейл-Элю, будь он проклят со своим Балансом. Я найду выход! Верь мне!
Света сглотнула, смачивая пересохшее горло, и пытаясь осознать услышанное.
— Чистая душа… Скажи, что веришь мне, — попросил Зар, вглядываясь в ее глаза.
— Я верю тебе… — дрогнувшим голосом ответила Света. И Зар отпустил ее, снова отстраняясь и оставляя после себя лишь шлейф грозового запаха.
Зар
Он смотрел в ее глаза, и чувствовал, как внутри нарастает щекотное ощущение, словно его гладили против шерсти. Она говорила: «Я верю тебе», но в этих словах не было надежды, только покорная обреченность. Она не ждала от него ничего хорошего. Он сам не ждал от себя ничего. Ему не справиться против целого мира, который стремится избавиться от чистой души, чтобы не разрушиться. Ему не выстоять против Мика-Эля и Хейл-Эля, которые не дадут ей второго шанса. Он только эгоистично хотел оттянуть неизбежный конец, чтобы еще раз прикоснуться, прижаться губами к губам, ощутить ни с чем ни сравнимое чувство умиротворения от ее близости, когда она доверчиво приникает к нему в поисках защиты.
От нахлынувших воспоминаний закружило голову. Желание овладеть ею прямо сейчас становилось почти нестерпимым. Сжать ее в объятиях, смять губами ее губы и, раздвинув их, ворваться языком в сладкий маленький рот, скользить руками по ее телу… Она была так близко, что его вело от ощущения мягкой кожи ее щеки под пальцами, от едва уловимого запаха полевых цветов, от нестерпимого блеска ее души на дне серых глаз. Но внезапно молнией пронзило осознание — она не подпустит. Он сделал все, чтобы она возненавидела его, чтобы никогда больше не подпустила.
Зар неохотно отстранился и отвернулся к окну, чтобы немного справиться с собой. Пальцы, только что касавшиеся ее щеки, дрожали, и пришлось сцепить руки в замок, что есть силы, чтобы не выдать охватившего его волнения. Нервы и так были натянуты до предела. Не стоило испытывать свое терпение ее отказом. А в том, что она скажет твердое «нет» на его желание быть ближе, он не сомневался.
Он сам понимал, что ведет себя нелепо, нелогично, глупо. Он должен был забыть о ней. Оставить ее покое, как ему велел Мика-Эль. Позволить ей жить так, как она привыкла, и умереть в предназначенное ей время. Но он ничего не мог с собой поделать. Даже угроза лишиться крыльев его уже пугала не так сильно, как страх потерять ее.
Страх потерять ее… Он понял, что именно это чувство толкнуло его на то, чтобы подойти к ней вопреки запрету Старших. Он бы и дальше покорно, словно осел, наблюдал бы за ней издалека, если бы не гребанная сосулька, чуть не убившая ее у подъезда. Легко было сдерживаться, убеждая себе, что без него ей будет лучше. Но, когда он увидел, что еще доля мгновения, и его чистая душа погибнет, превратится в безжизненное тело, перестанет существовать, сердце словно прошило острой иглой. Он не сможет без нее. Ни один день и ни одна ночь в его жизни больше не будет иметь смысла, если ее не станет. Не успев до конца додумать эти мысли, он коршуном ринулся вниз, подхватывая на спину между крыльями острый кусок льда. Между лопатками до сих пор саднило, но она осталась жива. Надолго ли? Хотелось верить, что это зависит от него. А уж он сделает все возможное, чтобы она прожила еще немного.
