– Какого черта? – удивилась я.
С минуту у него был совершенно растерянный вид, затем он взял меня за руку и отвел к дивану. И начал целовать мою шею, но мои мысли по-прежнему были заняты мороженым.
– Почему мы не съезжаемся и не живем вместе? – небрежно спросила я.
Он перестал меня целовать и уткнулся лицом в изгиб моей шеи.
– Нет, – пробормотал он.
– Нет? Почему? Мы же встречаемся уже девять месяцев. Я нахожусь здесь практически каждую ночь.
Он выпрямился и запустил пальцы в свои волосы, так что они встали торчком.
– Мне казалось, что это у нас несерьезно, разве не так?
У меня округлились глаза.
– Да, так было вначале. Выходит, по-твоему, это несерьезно? Но ведь уже пять месяцев, как ни ты, ни я не встречаемся ни с кем другим.
Это была неправда. Сама я не встречалась ни с кем другим с самого первого дня нашего знакомства. С той встречи на яхте я вообще не смотрела на других парней. Надо признать, что у Калеба было несколько свиданий с другими девушками, но в конечном итоге он всегда возвращался в мою постель. Что я могла сказать? В сексуальном плане я была силой, с которой приходилось считаться. Но, похоже, еще недостаточно мощной.
– Почему это мороженое лежит в твоей морозилке?
– Потому что мороженое надо хранить именно там, – сухо ответил он.
У Калеба возле глаза был шрам. Я попыталась убедить его обратиться по этому поводу к моему пластическому хирургу, но он отказался. Шрамы должны оставаться там, где их поместила судьба, сказал он. Я тогда посмеялась. Это была одна из самых больших нелепиц, которые я когда-либо слышала.
И сейчас, глядя на моего почти бойфренда, я поняла, что была права. Шрамы нужно убирать. И особенно это относится к шрамам, связанным с мороженым. Я подняла руку и провела по его шраму пальцем. Я не знала, откуда у него этот шрам. Я никогда его об этом не спрашивала. Чего еще я нем не знала?
– Это было ее мороженое?
Мы редко говорили о его бывшей, а когда говорили, настроение у него делалось отстраненным и унылым. Обычно я старалась избегать этой темы – не желая показаться ревнивой, но если он не может избавиться от ее мороженого…
– Калеб? – Я оседлала его колени. – Это было ее мороженое?
Он не мог никуда деться и потому посмотрел мне прямо в глаза. Это всегда вызывало у меня нервозность. У Калеба были пронзительные глаза – глаза, которые подмечали все твои грехи.
Он вздохнул.
– Да.
Я немного опешила от того, что он признал это. И неловко заерзала на его коленях, поскольку была не уверена, что мне стоит задавать неизбежный следующий вопрос.
– Понятно, – сказала я, надеясь, что он что-то объяснит. – Мы можем об этом поговорить?
– Тут не о чем говорить, – отрезал он.
Я поняла, что это значит. «Тут не о чем говорить», значит – «я не могу об этом говорить, потому что мне от этого все еще больно». И – «я не хочу об этом говорить, потому что я с этим еще не закончил». Я соскользнула с его колен и села на диван. Мне было не по себе. Я хорошо знаю мужчин, и по опыту мне известно, что ничто не может сравниться с воспоминанием. Для меня нехарактерно не быть этим самым воспоминанием, так что я не знала, как мне действовать в этом случае.
– Разве меня тебе недостаточно? – спросила я.
– Тебя более чем достаточно, – серьезно ответил он. – До твоего появления я был совершенно опустошен.
Если бы я услышала это от какого-то другого мужчины, это бы прозвучало пошло… избито. Мне доводилось встречаться с поэтами и музыкантами, и они все были достаточно красноречивы, чтобы от их речей у меня по коже бегали мурашки, однако никто из них никогда не вызывал у меня таких ощущений. Но, когда это сказал Калеб, мое сердце наполнилось теплом.
