Я узнала лорда Вилиана, который бражничал с принцем. Он обнял сестру со спины, смачно чмокнул в щеку и так и повис, смотря на ее лицо в зеркале.
– Ты снова перебрал, Вилиан? – устало выдохнула леди Фэлис, похлопав его по ладони.
Смазливый лорд фыркнул и тут же принялся декламировать:
– «Зеркальце, зеркальце, молви скорей, кто здесь всех краше, кто всех милей?»
Фэлис недовольно цокнула, закатив глаза.
– Вы, что, сегодня сговорились с Дорианом?!
Вилиан загадочно ухмыльнулся в отражении и потянулся к декольте пеньюара, опуская его так, чтобы шелк сам соскользнул вниз, высвобождая аккуратные груди с изящными ареолами сосков. Фэлис лишь на секунду вздрогнула, но даже не сдвинулась с места.
Его руки слегка сжали грудь, а губы принялись ласкать шею, пока затуманенные вином глаза продолжали сканировать Фэлис.
– Ты всех краше, ты всех милей, сестренка. Никогда в этом не сомневайся…
– У меня нет настроения, Вилиан.
Фэлис отстранилась, запахивая халат. В ответ на отказ брат схватил ее за волосы на затылке и хорошенько тряхнул.
– Ты делаешь мне больно!
– Что? Неужели Дориан засаживает тебе так хорошо, что я стал не нужен?! – Вилиан еще раз тряхнул сестру. – А?!
– Отпусти, Вилиан!
Сидя за стеной, я нервно кусала губы, продолжая наблюдать за мизансценой. А в голове крутились шестеренки.
Брат и сестра слишком похожи друг на друга. Не знаю, близнецы они или двойняшки, но то, что инцестники – определенно! В Лэндэльфе становится все интереснее и интереснее.
Вилиан отпустил сестру, но тут же, точно самый заботливый братец, взял ее за подбородок, заставив глядеть в глаза.
– Ты не смеешь мне отказывать, милая сестричка, – как одержимый продолжил он. – Мы одно целое. Ты поняла меня?
Фэлис быстро закивала, сдерживая слезы. Вилиан чмокнул ее в лоб и прошептал:
– Прости меня… Прости… я… ты устала. Я пойду к себе.
– Угу, – промычала она.
Спокойно пожелав сестре доброй ночи, Вилиан покинул комнату, будто ничего и не было.
Едва захлопнулась дверь, как Фэлис смела одним движением всю косметику со стола. Ее плечи дрожали, по высоким скулам текли одинокие слезы. Она глядела в зеркало на себя – растрепанную и заплаканную. Но стоило тени злости пробежать по ее лицу, как зеркало треснуло, став кривым подобием мозаики.
«”…”, – вскричал человечек и со злости так топнул правою ногой в землю, что ушел в нее по пояс, а за левую ногу в ярости ухватился обеими руками и сам себя разорвал пополам».
Братья Гримм «Румпельштильцхен»
Сжавшись в углу, малышка нервно ковыряла заусенцы на крохотных пальчиках. Она глядела на страдающую мать, как та выла и металась, вся потная, покрытая синяками и ссадинами.
«Я что-то сделала не так? Маме больно, она плачет. Наверное, она опять заболела…»
Четырехлетняя девочка, точно тихая мышка, пробралась на цыпочках к рваной коробке – ее сокровищнице. Там было столько добра: вот тот медведь без лапы, которого они нашли с мамой по пути домой; блестящие обертки от конфет, разрисованная фломастером куколка, у которой волосы и вовсе превратились в один желтый колтун.
Девчушка пыталась нащупать кругленький кошелек. Он был ее любимым – розовый, с перламутровым переливом. Она достала оттуда помятые однодолларовые купюры, которые находила на улице или втихую забирала у других ребят на площадке.
– Один, два, три,* – старательно считала она вслух, хотя знала счет лишь до десяти.
