— Тебе не стоит кидаться такими обвинениями, если не в чем не уверена.
— Я уверена. Я это знаю и знаю, что это несправедливо. Так быть не должно!
— Привет, взрослая жизнь.
Я пафосно салютовал ей бокалом с водой, в которой таяли кубики льда. И если бы взглядом можно было разжечь огонь, от взгляда Ясмин вода в моем бокале закипела в ту же секунду.
Пока же закипело кое-что другое — похоть.
Блять.
Ты просто грязное животное, Леонид. Озабоченное животное.
Я дал себе указ — проработать этот недостаток. Обуздать. Искоренить его.
— Теперь Пастушкой будет она, а я… овцой. Одной из стада.
— Ты перестанешь быть самой лучшей или начнешь хуже танцевать из-за этого?
— Ни за что.
— Тогда ты ты точно не будешь овцой.
— А кем же? — поинтересовалась совсем по-детски любопытничая.
— Ты будешь самым очаровательным и грациозным ягненком. Тебе не о чем переживать.
— Кроме того, что ей достанутся все овации и цветы. А мне… — сглотнула. — Мне не достанется ничего. Даже папа не придет. Ему некогда. У него вылет на день раньше…
— У тебя будут цветы. Море цветов.
— Ну да, ну да… — фыркнула она, прикрыв свои ужасно темные глаза.
Такие же темные, как мои собственные глаза.
И мысли — к ним в тон. Мои мысли следовало бы облить бензином и просто сжечь внутри собственной черепушки.
Обычно меня трудно вывести из себя.
Но вот это недоверие, пренебрежение от соплячки, на восемнадцать лет младше меня, были сплошным вызовом.
Я спросил:
— Когда у тебя спектакль?
Она назвала дату, время и место, не забыв закатить глаза. Мол, не верю!
— У тебя будет столько цветов, что унести не сможешь. Но только при одном условии?
— Какое?
— Ты будешь самым грациозным ягненком.
— Это легко. Буду.
***
Она сдержала свое обещание.
Я сдержал свое.
Она была самым красивым ягненком, и после представления сцену завалили цветами.
Доставщики цветов опускали букеты к ее ногам.
Столько бы она точно не унесла.
Последний букет подарил я сам.
Это были белые розы. Упаковка — черная с красным.
Уже не имело значение, кто и что станцевал — все глазели только на Ясмин, и о, как ей это нравилось.
Она сияла.
Приняв букет, Ясмин запрыгала, обняла, ткнулась губами мне в шею, лопотала что-то на счастливом — в такие моменты слова теряются, остается лишь смысл и чувство эйфории.
У меня остался след от ее помады на белоснежном воротничке, а я с большой тщательностью выбирал свой костюм на этот вечер.
Не любил небрежность, чаще всего избавлялся от одежды, которая пачкалась так сильно. Но эту рубашку оставил.
Она портила своим небрежным видом стройный ряд идеально выглаженных и выстиранных рубашек в моей гардеробной.
***
Еще через год Ясмин пострадает в автомобильной аварии.
Перелом позвоночника. Неутешительные прогнозы врачей.
О балете не могло быть и речи. Тогда вообще программой максимум было — пусть она хотя бы снова могла ходить.
У меня не было ни одного шанса остаться в стороне.
Потому что виновником страшной аварии был мой отец, он возвращался с вечеринки сильно выпившим. В его годы и за руль было садиться нежелательно, а он, уверенный в себе, еще и накатил хорошенько.
Ясмин была в машине со своим другом.
Ясмин, которая была не пристегнутой, получила серьезные повреждения. Был еще тот самый счастливчик, отделавшийся только тем, что обильно обделался под себя.
По-хорошему, это дерьмо должен был бы разгребать тот, кто накосячил. То есть мой отец. Но он благополучно впал в кому. Благополучно, потому что это избавило его от медленного и мучительного удушья — клянусь, я хотел его задушить.
