– Слушаюсь, господин фейерверкер.
Подковин пришпорил коня и скрылся в овраге, по которому шла тропа к железной дороге. Лошадь бежала быстро. Ощупав пакет за обшлагом шинели, Подковин облегченно вздохнул: звуки канонады здесь, в лощине, были менее резки.
Солнце ярко светило, было тепло. Пушки по-прежнему грозно грохотали, но только те, что были далеко. Вдруг впереди, немного влево, по горам прокатились резкие пушечные удары, точно такие же, что разбудили Подковина на рассвете.
– Неужели тут неприятельский флот?! – воскликнул он и, подгоняя лошадь, помчался к деревне.
По проселочной дороге от места боя к станции тянулся обоз пятого полка, а за ним моряки тащили затвор от орудия Кане.
– Пушка-то хорошая. Дала бы жару японским канонеркам, да не успели ее установить, – пояснили матросы Подковину. Вдруг обоз остановился.
– Генерал Фок едет на позицию, – пробежала весть от одного солдата к другому.
– Да, кажись, поздно, – усмехнулись матросы. – Проспал старичок.
Фок гарцевал около двуколок и кричал:
– Кто отдал распоряжение о передвижении полкового обоза? Полковник Третьяков?! Немедленно вернуться двуколкам обратно. Патроны нужны только на позиции.
Подковин отъехал в сторону, выжидая момент, чтобы приблизиться к генералу. Фок вертелся в седле. Глаза его налились кровью, губы вздрагивали, руки нервно теребили поводья. Он выходил из себя. Главные фазы боя прошли без него. Оказывается, пушки почти все сбиты. Артиллеристы, раненые и здоровые, покинули по приказанию полковника Третьякова свои батареи.
«Как же это все быстро случилось? – подумал генерал. – Проклятье! Письма и телеграммы Куропаткина внесли тлен. Никто не заботится о сохранении позиций, о восстановлении боя… Все думают об отступлении в крепость, А Дальний? Что мы будем делать с проклятым выкидышем, с игрушкой Витте?»
Фок резко повернул лошадь и увидел подъезжающего к нему Подковина.
– Давай сюда, что там?
– От командира второй батареи четвертой стрелковой Восточно-Сибирской артиллерийской бригады полковника Лапэрова.
– Как дела на левом фланге? Далеко японцы?
– Очень далеко.
– Далеко, говоришь? Я так и знал, ударят к вечеру. Передай полковнику, чтобы зорко следил за берегом и не оставлял Тафашинских высот до особого распоряжения. Передвигаться к деревне Модзы не стоит. Пусть сам выберет в этом участке безопасную позицию.
Подковин повторил слово в слово распоряжение генерала.
– Я тебя уже где-то видел. Курить хочешь?
– Не курю, ваше превосходительство.
– Напишите, что я сказал, – обратился генерал к адъютанту, – и добавьте, что подкрепление левому флангу будет послано немедленно.
Самый жаркий бой был утром на правом фланге. Третья батарея подполковника Романовского, пострадавшая в бою третьего мая, выехала на закрытую позицию у высоты близ деревни Лиудятен. В этот день и прислуга батарей и командный состав вели себя весьма осторожно. Котловина скрывала пушки, а с горки, что была несколько правее, прекрасно были видны и японские движущиеся полки и орудия, нагло выдвинутые у восточного берега залива Хунуэза.
Утренние лучи солнца очень хорошо освещали складки местности и скопление в них неприятеля.
– Сегодня на нашей улице праздник, – говорил бомбардир-наводчик Ерофеев, раненный при стычке третьего мая.
С наблюдательной горки прибежал канонир Петров, поддерживающий связь между батареей и горкой.
– В залив входят военные суда!
