Скрипнул порог. Дрема тут же улетучилась. Я таращилась в темноту. В дверном проеме нарисовался белый силуэт… Мама!
– Ася… – шепот разнесся по комнате стальным эхом. – Ася… – звук нарастал и казалось сейчас лопнут стекла.
Я сжалась, белый силуэт задрожал, вытянул руки и начал приближаться. Сморщенное лицо в темно-синем свете казалось высеченным из камня и я его не узнавала, старая женщина с длинными волосами, заплетенными в косы, маленькими шагами двигалась к окну. Я зажмурилась. И ощутила на плече ледяное прикосновение…
– Ася! – шепот прозвучал прямо над ухом. – Ты заснула? – мама тормошила меня за плечо.
Я открыла глаза и ошалело смотрела на ее белую ночную рубашку в синий мелкий цветочек. И руки, которые она пыталась согреть, пряча под накинутой шалью.
– Надо же, Луна-то и правда “кровавая”, даже не по себе как-то…
– Да уж, не по себе, – пробормотала я, – хотя ты уже все пропустила.
Луна потихоньку сбрасывала бордовое одеяние, словно шифоновый халатик.
Мама прищурила глаза, сильнее закуталась в кружевную шаль и сказала:
– Однажды твоя прабабушка Анна в ночь лунного затмения нагадала себе знатного жениха.
Я слышала эту историю про гадание, но с таким поворотом – впервые. И недоверчиво спросила:
– Думаешь, Луна помогла?
– В тот день она была такая же “кровавая”, бабушка называла ее червонной, а мы думали она про какие-то карты гадальные говорит. И только когда я подросла, расспросила подробнее, но она уже путалась в своих воспоминаниях, может, и придумала чего.
Моя прабабушка Анна была занятным персонажем. Я ее никогда не видела, но помнила фотографию, где она стояла возле мужа, положив руку ему на плечо, статная, в длинной юбке и блузке с плотным рядом пуговиц. Фотография была маленькая, черно-белая, в тускло-серой дымке, больше похожая на рисунок.
Белый силуэт! В старой женщине, которая пыталась ко мне приблизиться, было что-то от прабабки… Но откуда она здесь? Я не удивилась бы, увидев бабушку, хозяйку этого дома, но…
– А ты желание-то загадала? – мамин голос ворвался в мои размышления. – В такую ночь точно сбудется…
Вот и мама туда же! А что загадывать-то? Не то что у меня желаний не было. В принцев я уже не верила, только в принца Датского, а в свой профессиональный успех перестала верить, как только переступила порог редакции.
– Мам, а ты что загадала бы?
– Я-то? Чтобы шить по вечерам могла, а то глаза устают очень… А ты думай, думай! – поддела она меня.
Прабабушка Анна научила маму шить. А я не очень-то хотела осваивать практичное и нужное занятие. И признаваться в том, что я мечтала стать писательницей с тех пор, как научилась выводить буквы в тетрадке, мне было неловко.
– Найти бы хорошую работу, в глянцевом журнале, – сказала я вслух, перебирая в руках занавеску.
– Уехать хочешь? – тоскливо спросила мама, потирая виски.
Я промолчала. Нелегко озвучивать мысли, которые могут огорчить близкого человека, а мой отъезд, я знала, будет для нее нелегким.
– Пожалуй, это лучшее, что ты можешь сейчас сделать, – тихо сказала она.
Я обняла ее за худенькие плечи, уткнулась в мягкую шаль и почувствовала запах бальзама “Звездочка”. Похоже, у мамы опять болела голова, или ее мучила бессонница. Этот бальзам она использовала от такого количества напастей, что уточнять не имело смысла. Главное, ей помогало.
– А ты дашь почитать сиреневую тетрадь? – спросила я, надеясь, что мама наконец-то позволит почитать свои дневниковые записи. Наверняка она написала что-нибудь о прабабушке.
