«Попробую…»
«Ну так зайди ко мне в свободное время. Поглядишь, консультацию дашь… не обманул ли продавец. Правда ли, что полотно художник восемнадцатого века написал?»
«Ого! – загорелся Акимыч. – Восемнадцатый век? И сколько же с тебя взяли?»
Зубов, поколебавшись, назвал сумму. Не хотелось глупо выглядеть перед соседом, но выяснить истинную стоимость картины было интересно.
Реставратор его обнадежил.
«Если полотно не подделка, то почти даром тебе досталось, – заявил он. – Сегодня вечером приду. Ты когда дома будешь?»
«После девяти…»
На том и постановили.
К вечеру Зубов закрутился с делами, засиделся за биржевыми отчетами, и опомнился, когда совсем стемнело.
Сосед не забыл о своем обещании и поджидал его на лестничной площадке.
«Слушай, Акимыч, у меня из головы вылетело, что мы с тобой договорились встретиться, – извинился Зубов. – Может, наутро экспертизу отложим? Устал я. Мозги плавятся за целый день…»
«Утром я на работу иду. Это ты – вольная птица. А я, брат, служивый человек!»
«Давно ты тут стоишь?»
«Минут двадцать… Я тебе в дверь звонил, звонил, решил, что ты уснул. Хотел домой возвращаться…»
Зубову стало неловко за свою забывчивость.
«Ладно, заходи, Акимыч, – сказал он, пропуская соседа в квартиру. – Чаю хочешь?»
«Нет… меня жена ужином накормила. Давай сразу к делу. Где картина?»
Зубов провел его в гостиную и показал закрытое куском материи полотно.
«Вот…»
Странное волнение охватило его, когда Акимыч подошел к портрету и снял с него покров, – будто сию минуту на его глазах свершалось некое таинство.
Реставратор молча рассматривал картину, сначала просто так, а затем через лупу, которую принес с собой. Зубов с нетерпением ожидал вердикта.
«Тебя не обманули, – наконец изрек сосед. – Кажется, это действительно восемнадцатый век…»
«А что за художник? Известный?»
«Я бы не сказал…»
«Но ты можешь прочитать его фамилию?»
«Написано неразборчиво, – покачал головой Акимыч. – И главная ценность портрета не в этом…»
«А в чем?»
«Не торопи меня…»
Он долго и тщательно изучал картину с обеих сторон, и его глаза все больше разгорались.
«Кто изображен на портрете? – не выдержал Зубов. – Ты знаешь?»
«Полагаю, это старинная копия одного необычного полотна…»
«Копия?!! Я так и думал! О черт! – разозлился вдруг Зубов. – Копия! Меня надули!»
Реставратор не обратил на его возмущение внимания.
«Сомневаюсь, чтобы это был подлинник… слишком невероятно…» – бормотал он.
«Невероятно? Почему?»
Сосед оторвался от картины и поднял глаза на Зубова.
«Каким образом он попал к тебе? Где ты приобрел этот портрет?»
«Коммерческая тайна…»
«Вряд ли он уцелел после… после…»
«После чего? Не беси меня, Акимыч… говори толком!»
«Думаю, это все-таки копия… Подлинника никто не видел после войны с Наполеоном…»
Черный Лог.
Глории снова приснился сон, преследующий ее с детства, – бесконечная анфилада комнат, сияние люстр, распахнутые окна, темный сад… по аллеям прогуливаются короли и оборванцы, принцессы и простолюдинки… нагие влюбленные обнимаются в увитых плющом беседках… за ними подглядывает угрюмая смерть с косой…
– А-а! – Глория с криком проснулась и села на постели.
Она поселилась в той самой комнате, где когда-то ее держали пленницей[2]. У кровати на стене – тот же гобелен «Русалочья охота», как называл его предыдущий хозяин дома, карлик Агафон. Здесь, в этой комнате, она впервые его увидела. И поразилась вопиющему контрасту между красотой его лица, изысканностью манер и отталкивающим безобразием фигуры. Могучие плечи и короткие кривые ножки, длинные обезьяньи руки, висящие вдоль непомерно массивного туловища. Поначалу она приняла его за горбуна. Ее ввели в заблуждение бугры мышц на спине уродца.
