(1-XX) – (1-XXVIII)
Театр уж полон; ложи блещут;
Партер и кресла, всё кипит;
Здесь снова ведет повествование рассказчик-Пушкин.
Две строфы подряд от Онегина, пребывающего в печальных воспоминаниях. Здесь есть еще одна подсказка читателю рассказчиком от первого лица:
О вы, почтенные супруги!
Вам предложу свои услуги;
Прошу мою заметить речь:
Я вас хочу предостеречь.
Вы также, маменьки, построже
За дочерьми смотрите вслед:
Держите прямо свой лорнет!
Это отсылка к строфам XI и XII, где Пушкин рассказывает об Онегине в третьем лице и рассматривает ту же тему соблазнения. Удаленный текст строф XIII и XIV, восстановленный по рукописи, касается темы соблазнения Онегиным его жертв еще более откровенно.
(1-XXXI) – (1-XXXIV)
Когда ж и где, в какой пустыне,
Безумец, их забудешь ты?
Первые две строчки XXXI строфы – это реплика Пушкина, обращенная к Онегину. Остальной текст вплоть до XXXIV строфы включительно принадлежит Онегину. Реплика Пушкина касается последних строк предыдущей строфы, написанной Онегиным:
«Ах! долго я забыть не мог
Две ножки… Грустный, охладелый,
Я всё их помню, и во сне
Они тревожат сердце мне.»
Смысл замечания Пушкина очевиден – Онегин находится под домашним арестом в деревне «в пустыне», поэт призывает Онегина забыть о дамских ножках – их уже слишком много в первой главе.
Ах, ножки, ножки! где вы ныне?
Где мнете вешние цветы?
Это снова Онегин, который продолжает излюбленную тему. Лишенный нормального общения, женского общества, находясь в деревне в заточении, Онегин вместе с Пушкиным пишет роман о себе и мечтает о женщинах.
Здесь повествование продолжает Пушкин.
(1-XLVI)
Кто жил и мыслил, тот не может
В душе не презирать людей;
Кто чувствовал, того тревожит
Призрак невозвратимых дней:
Тому уж нет очарований,
Того змия воспоминаний,
Того раскаянье грызет.
Всё это часто придает
Большую прелесть разговору.
Первые девять строчек XLVI строфы принадлежат Онегину, который с желчью и сарказмом говорит о презрении к людям и различных видах фрустрации. Также авторство Онегина выдает ударение в слове «призрак». Эти девять строк использованы как характеристика речевого стиля Онегина, следом за ними следуют пять строк Пушкина с оценкой языка соавтора-рассказчика:
Сперва Онегина язык
Меня смущал; но я привык
К его язвительному спору,
И к шутке, с желчью пополам,
И злости мрачных эпиграмм.
Вся XLVI строфа – важнейшая подсказка автора в отношении личностей и речевых стилей рассказчиков.
(1-XLVI) – (1-XLIX)
Ночей Италии златой
Я негой наслажусь на воле
С венецианкою младой,
То говорливой, то немой,
Плывя в таинственной гондоле;
С ней обретут уста мои
Язык Петрарки и любви.
Это снова Пушкин.
(1-L)
Придет ли час моей свободы?
Пора, пора! – взываю к ней;
Брожу над морем, жду погоды,
Маню ветрила кораблей.
В пятидесятой строфе приведены мысли Онегина в литературной обработке Пушкина. Оба рассказчика мечтают о путешествиях и дальних странах. Предыдущая строфа – мечты Пушкина об Италии, предвкушение вдохновения, неги любви от знакомства с молодой венецианкой. Строфа L – тоже мечты о странствиях, но уже Онегина, с депрессивными настроениями, с мотивом бегства, хоть в Африку, но на волю от скучного и опостылевшего берега и неприязненной стихии, от сумрачной России,
Где я страдал, где я любил,
Где сердце я похоронил.
(1-LI)
Онегин был готов со мною
Увидеть чуждые страны;
Но скоро были мы судьбою
