Надкусывая горячие, сочные, таявшие во рту сосиски, сдобренные дымком костра, я невольно размышляла, почему приготовленная на костре еда всегда кажется несравненно вкуснее и притягательней домашней. Наверно здесь включаются самые древние инстинкты, ведь первобытному человеку самое большое наслаждение доставляло именно поглощение пищи: окорок дикой свиньи, зажаренный на вертеле, или подкопченный хобот мамонта. Похоже, мы не настолько далеко ушли от своих полудиких предков, как представляется нам самим. Мои умные мысли оборвались, когда, жадно проглотив оставшиеся сосиски, народ с визгом и воплями опять устремился к воде. Купаться мне пока не хотелось. Стряхнув с полотенца песок, я села и, обхватив руками колени, уставилась на реку. Вдалеке по фарватеру величаво плыл белый круизный трехпалубный теплоход, направлявшийся к низовьям Оби, до самой Обской губы, – на редкость живописное и приятное путешествие, если бы не гнус и тучи комаров. Навстречу ему из-за острова, тяжело преодолевая течение, медленно выползала сидевшая по самую ватерлинию баржа, груженая углем. Поравнявшись, они приветствовали друг друга долгими гудками.
Взявшись за руки, Сержик и Таша с разбегу бросились в воду и поплыли рядышком, удаляясь от берега – компания им явно не требовалась. Юрик с Натали немного порезвились на мелководье, но потом ему это надоело, он поплыл на глубину, а она по-собачьи гребла в нескольких метрах от пляжа.
Река для меня – нечто живое, громадное, завораживающее. Глядя на серебрящуюся водную рябь, я невольно погружаюсь в приятный транс, мысли растворяются в безбрежности, эмоции затухают, и я окончательно впадаю в своеобразную нирвану, остаюсь один на один с вечностью, «гуляю в себе». И, конечно, ничего вокруг не замечаю. Из состояния созерцательности меня вывел какой-то непонятный шум. Я встряхнулась и огляделась. Шум – это был плеск воды. Натали отчаянно колотила руками по поверхности и звала на помощь. Причем, звала как-то странно, словно понарошку, не очень громко и спокойно: «Помогите… Тону… – снова отчаянные шлепки руками по воде и опять, – помогите… тону…» Я вскочила на ноги и бросилась на помощь. Самым абсурдным было то, что тонула она в нескольких метрах от берега. Причем, тонула по-настоящему. Когда я, сделав пару гребков, очутилась рядом, вид у нее был донельзя перепуганный, а искаженное страхом лицо белым как мел. Увернувшись от ее попытки уцепиться за мою шею, я подплыла к ней сзади и подтолкнула к берегу, потом еще раз и еще. «Помогите, – прохрипела она снова, – тону…» «Кончай вопить! – Гаркнула я во весь голос. – Здесь уже дно есть!» Ощутив под ногами твердую почву, она тотчас умолкла, судорожно вдыхая воздух и глядя на меня расширенными от пережитого ужаса глазами.
– Ну и какого черта тебя на глубину несет? – сердито попеняла я. – Сразу начинаешь тонуть, и все равно лезешь! Сколько тебя можно спасать? Не будь меня поблизости – утопла бы.
– Я думала там неглубоко… – дрожащими синими губами произнесла она, – по грудь всего было. А потом сделала шаг – и все, дна уже нет. Я так испугалась!..
– Я, между прочим, тоже. Выходи на берег, а то физиономия как у привидения.
Мы выбрались на пляж и устроились на полотенцах. Натали помаленьку приходила в себя, и лицо ее постепенно обретало здоровый розовый оттенок. Я достала пачку сигарет, и мы с чувством закурили. Мне тоже необходимо было успокоиться: спасение утопающих не входит в число моих любимых занятий.
