Посещение - страница 18

А пропуск в покои, где кресло и ложе.

Любил – и, наверное, тоже любим

Был, то есть отвержен, отмечен, замучен.

Какой это труд и надрыв – молодым

Быть; старым и всё это вынесшим – лучше.

Завидовал птицам и тварям лесным.

Любил – и теперь еще… нет, ничего

Подобного больше, теперь – всё в порядке,

Вот сны еще только не знают того,

Что мы пробудились, и любят загадки:

Завесы, и шторки, и сборки, и складки.

Любил… о, когда это было? Забыл.

Давно. Словно в жизни другой или веке

Другом, и теперь ни за что этот пыл

Понять невозможно и мокрые веки:

Ну что тут такого, любил – и любил.

Куст

Евангелие от куста жасминового,

Дыша дождем и в сумраке белея,

Среди аллей и звона комариного

Не меньше говорит, чем от Матфея.

Так бел и мокр, так эти грозди светятся,

Так лепестки летят с дичка задетого.

Ты слеп и глух, когда тебе свидетельства

Чудес нужны еще, помимо этого.

Ты слеп и глух, и ищешь виноватого,

И сам готов кого-нибудь обидеть.

Но куст тебя заденет, бесноватого,

И ты начнешь и говорить, и видеть.

«Какое чудо, если есть…»

Какое чудо, если есть

Тот, кто затеплил в нашу честь

Ночное множество созвездий!

А если всё само собой

Устроилось, тогда, друг мой,

Еще чудесней!

Мы разве в проигрыше? Нет.

Тогда всё тайна, всё секрет.

А жизнь совсем невероятна!

Огонь, несущийся во тьму!

Еще прекрасней потому,

Что невозвратно.

«Быть классиком – значит стоять на шкафу…»

Быть классиком – значит стоять на шкафу

Бессмысленным бюстом, топорща ключицы.

О Гоголь, во сне ль это всё, наяву?

Так чучело ставят: бекаса, сову.

Стоишь вместо птицы.

Он кутался в шарф, он любил мастерить

Жилеты, камзолы.

Не то что раздеться – куска проглотить

Не мог при свидетелях, – скульптором голый

Поставлен. Приятно ли классиком быть?

Быть классиком – в классе со шкафа смотреть

На школьников; им и запомнится Гоголь –

Не странник, не праведник, даже не щеголь,

Не Гоголь, а Гоголя верхняя треть.

Как нос Ковалева. Последний урок:

Не надо выдумывать, жизнь фантастична!

О юноши, пыль на лице, как чулок!

Быть классиком страшно, почти неприлично.

Не слышат: им хочется под потолок.

«Ребенок ближе всех к небытию…»

Ребенок ближе всех к небытию.

Его еще преследуют болезни,

Он клонится ко сну и забытью

Под зыбкие младенческие песни.

Его еще облизывает тьма,

Подкравшись к изголовью, как волчица,

Заглаживая проблески ума

И взрослые размазывая лица.

Еще он в белой дымке кружевной

И облачной, еще он запеленат,

И в пене полотняной и льняной

Румяные его мгновенья тонут.

Туманящийся с края бытия,

Так при смерти лежат, как он – при жизни,

Разнежившись без собственного «я»,

Нам к жалости живой и укоризне.

Его еще укачивают, он

Что помнит о беспамятстве – забудет.

Он вечный свой досматривает сон.

Вглядись в него: вот-вот его разбудят.

«Контрольные. Мрак за окном фиолетов…»

Контрольные. Мрак за окном фиолетов,

Не хуже чернил. И на два варианта

Поделенный класс. И не знаешь ответов.

Ни мужества нету еще, ни таланта.

Ни взрослой усмешки, ни опыта жизни.

Учебник достать – пристыдят и отнимут.

Бывал ли кто-либо в огромной отчизне,

Как маленький школьник, так грозно покинут!

Быть может, те годы сказались в особой

Тоске и ознобе? Не думаю, впрочем.

Ах, детства во все времена крутолобый

Вид – вылеплен строгостью и заморочен.

И я просыпаюсь во тьме полуночной

От смертной тоски и слепящего света

Тех ламп на шнурах, белизны их молочной,

И сердце сжимает оставленность эта.

И все неприятности взрослые наши:

Проверки и промахи, трепет невольный,

Назад Вперед

Посещение - страница 18

Похожие книги